– Он бы не посмел, – против воли отец включился в неприятный разговор.
– Вот именно, стало быть, ты велел ему! Вы оба – монстры! Я теперь боюсь оставаться в этом доме!
– Не глупи! – Отец смотрел на нее в некоторой растерянности, он никогда не видел свою дочь такой решительной и непримиримой.
И тот факт, что Анна Ивановна, проработавшая у них больше двадцати лет, прислуга, которой он до некоторой степени, но доверял, ушла из их дома, ничего не объяснив и даже не попросив расчета, тоже о чем-то говорил.
Своим обостренным чутьем Михаил Николаевич Соловьев чувствовал, что в семье происходит что-то непонятное, а все непонятное его пугало. Да тут еще неприятности, большие неприятности в делах. Его положение – такое, казалось бы, прочное, которое он тщательно и терпеливо создавал многие годы, кажется, пошатнулось.
Соловьев был умным человеком. Умным и осторожным. Он никогда не светился попусту и не лез на рожон. Он медленно, но верно создавал систему связей, он опутывал ими городских чиновников высшего ранга не как паук, а как шелкопряд. Таким образом, все они потихоньку оказались в его коконе, хотя и не подозревали об этом. Внешне он занимал скромный пост председателя городского Комитета по финансам, а на самом деле был едва ли не главнее самого губернатора. По крайней мере, в некоторых важных вопросах.
Был еще бизнес, которым управлял сын Глеб, но Михаил Николаевич и тут держал руку на пульсе. Помогал, проталкивал нужные заказы, в общем, пользуясь связями, устраивал зеленую улицу. Свою дочь он также считал средством для достижения цели. В конце концов, он желал ей только добра. Девчонка удивительно красива, но не блещет умом, характер вялый, инертный, ясно, что возле нее крутятся разные вертопрахи, которые хотят поживиться его деньгами. Он этого не допустит, он сам найдет ей подходящего мужа, а что человек будет нужный, так это только справедливо.
Так было уже два раза, и сейчас, когда такой, как казалось, прочный его корабль при новом губернаторе может дать течь, ему нужен Несвицкий. Крупный бизнесмен, он-то имеет самое прочное положение, у него большие связи в Москве. Говорят, что он в дружбе с самим… но он этого не афиширует, умный человек. И совершенно некстати тут Людмилкины выверты. Но она, похоже, настроена очень серьезно, никогда он не видел свою дочь такой.
– Куда ты пойдешь? – раздраженно спросил он. – Куда ты денешься? Ты всю жизнь прожила у меня под крылышком, ты привыкла к роскоши, комфорту и деньгам, ты ничего не умеешь делать сама, на что ты будешь жить?
Вера утром сказала, что если Людмиле будет совсем плохо, она сможет положить ее в свою клинику – на обследование. Но недели на две, не больше. Людмила уже открыла рот, чтобы ответить, но сообразила, что ни к чему раньше времени выбалтывать свои планы, отец может им помешать. Вот заблокирует ее карточки, оставит без копейки – что тогда? Драгоценности лежат в сейфе, здесь только не очень дорогие повседневные вещи. Уехать к тете Аглае? Свалиться к старому больному человеку как снег на голову без денег? Людмила вспомнила жуткий дом барачного типа и поежилась.
– Ты прав, мне некуда идти, – сказала она, – но имей в виду, если вы попробуете отправить меня в клинику силой, я устрою жуткий скандал. Я буду драться, кричать, разболтаю о своей беременности всем и каждому. Чтобы убить моего ребенка, тебе понадобится много людей. Пойдут слухи. Если все же это удастся, я сделаю все, чтобы вам навредить. Чтобы я молчала, ты должен будешь держать меня взаперти, так что выдать меня замуж за Несвицкого все равно не получится.
Они долго стояли, сверля друг друга взглядами. Отец первый отвел глаза.
– Иди, – сказал он глухо, – иди к себе, отдыхай.
– Спокойной ночи, папа, – бросила Людмила и ушла.
Она закрылась на все замки и еще заклинила дверную ручку стулом. Потом легла, но сон не шел, не отпускало напряжение. Сегодня она одержала над отцом победу, она прекрасно знала, что он не любит никакого шума, никаких разговоров вокруг своей персоны. Она дала ему понять, что не сдастся без боя, и он, кажется, поверил. Но что будет завтра? Что они еще придумают?
И правда могут заблокировать все ее карточки, куда она денется? Хотя… отец упрекнул, что она живет на его деньги, но это ведь не совсем так. Точнее, совсем не так. Деньги давал муж, Антон. Он перечислял средства на ее карточки, он оплачивал все ее расходы. У Антона было свое дело, довольно крупная строительная фирма, конечно, брат утверждал, что бизнес у них общий, но даже офисы фирм разные, это Людмила знала точно.
Но… раз Антон умер, то она как жена должна наследовать фирму. Хотя бы долю… Насколько она знает, у Антона это был первый брак, детей у него тоже не имелось, стало быть, она – единственная наследница. А ведь Антон был далеко не бедным человеком. И кому теперь все это принадлежит? Кто всем этим распоряжается?
Людмила даже села на постели. Просто удивительно, как до сих пор такая простая мысль не пришла ей в голову! Нужно немедленно с этим разобраться, завтра же она позвонит адвокату! Хотя… адвокат тоже у них семейный, не стоит ему доверять. Она найдет другого. Но до этого побывает в фирме, разузнает, как там и что.
И вот кстати. Если этот самый Павлик по кличке Морозов, то есть наоборот, утверждает, что не травил Антона, а судя по всему, так оно и есть, то следует проверить, кто мог положить отраву в кофе или в спиртное. Вера говорила, что только так он мог выпить яд, не почувствовав вкуса и ничего не заподозрив. Кофе Антон пил много, это она помнит. Так… Антон умер двадцать пятого сентября, уже больше месяца прошло. А последний день на работе был двадцать третьего. Значит, нужно выяснить, где он мог выпить яд, кто ему его подложил.
Выработав план, Людмила наконец заснула.
Миновав квартал нищих трущоб, старая служанка привела Лукрецию к Луциевым каменоломням. Когда-то здесь располагались оживленные кварталы Древнего Рима, но с тех пор прошло больше тысячи лет, великий город был разграблен варварами, обезлюдел и был снова населен новыми жителями – потомками гордых римлян и тех самых варваров. Все они нуждались в жилищах, и жители Вечного города стали разбирать развалины Рима, чтобы построить из них свои дома. Днем здесь было шумно и многолюдно – трудились каменотесы, сновали носильщики, с важным видом расхаживали строительные подрядчики.
Ночью каменоломни были пусты, только бездомные псы бродили среди развалин. Аврелия чувствовала здесь себя как дома, она уверенно шла по кривым тропинкам среди каменных осыпей, как будто видела в темноте, как кошка или сова. Лукреция едва поспевала за ней, спотыкаясь едва ли не на каждом шагу.
Вдруг впереди мелькнул неяркий огонек.
– Ну, вот мы почти и пришли, мадонна Лукреция! – проговорила служанка и помогла своей госпоже спуститься по крутой каменной лестнице, уходящей под землю.
Они оказались перед входом в таинственный грот, в глубине которого теплился масляный светильник. Внутри грота спали вповалку какие-то люди в жалких лохмотьях, накрывшись рогожами и тряпьем, возле светильника сидел на корточках смуглый человек с острой козлиной бородкой и спадающими на плечи волосами. При тусклом свете масляной лампады он чинил какую-то одежду.
