Маргарита замялась, как будто ей не хотелось продолжать.
– Ну и что? Вы дозвонились до Глеба?
– Дозвонилась… – неохотно призналась секретарша. – Но он, кажется, был сильно пьян. Во всяком случае, он как-то странно растягивал слова при разговоре… В общем, что-то там было не то… Я передала трубку Антону Константиновичу, он с ним поговорил и, кажется, очень расстроился. И сказал, что Глеб Михайлович в загородном доме, и он сам к нему поедет, потому что его подпись очень нужна, и непременно в этот же день.
– А что – разве он не мог послать к нему водителя или кого-нибудь из сотрудников?
– Вот именно. – Маргарита настороженно взглянула на Людмилу. – Я ему именно это и предложила. Но Антон Константинович сказал, что дорога очень сложная, и никто, кроме него, не найдет этот дом…
– Ерунда какая! – фыркнула Людмила. – Дом недалеко от Выборгского шоссе, найти его ничего не стоит…
– И я так подумала! – воскликнула секретарша. – А потом я поняла… – Маргарита замолчала с загадочным видом.
– Что же вы такое поняли? – недовольно переспросила Людмила. Ей не понравился загадочный вид секретарши.
– Я поняла, что Антон Константинович не хотел, чтобы кто-то из служащих видел вашего брата в таком виде.
– Ах вот как… – протянула Людмила и вспомнила вдруг, как Антон морщился при упоминании о загородном доме, как будто у него внезапно застарелой болью отзывался зуб.
Все сходится, думала она, аккуратно выруливая со стоянки, Антон в тот же день был за городом, в районе Комарова, там, где пропала Алина Краснова. Именно там он видел ее машину. Причем пустую, потому что, если бы Алина была за рулем, он бы ее узнал, ее все знали, приметная была женщина благодаря своей рыжей гриве… И что теперь делать? Ответа у Людмилы не было.
Огромная, пышно обставленная комната тонула в полумраке. Только небольшая часть ее была освещена тусклым пламенем свечей в золотом канделябре. Пламя это вырывало из темноты массивное, обрюзгшее лицо с высокомерно оттопыренной нижней губой и темными мешками под глазами, лицо человека, перед которым склонялись герцоги и короли, которому клялся в верности сам император – лицо главы всего христианского мира Папы Александра VI.
– Ты ведешь слишком опасную игру, Цезарь! – проговорил Папа, недовольно поморщившись.
Из полумрака вышел высокий красивый мужчина с рыжеватыми волосами и аккуратно подстриженной бородкой.
– Играть так играть! – воскликнул он, сверкнув глазами. – Никакая игра не может быть слишком опасной, если ставка так высока! Я объединю всю Италию под властью святого престола… под твоей властью! Под нашей властью, отец!
Папа невольно залюбовался своим незаконным сыном.
Все-таки Цезарь унаследовал от него самое главное – честолюбие и амбиции!
Неужели это он, Родриго де Борха, сын бедного дворянина из Валенсии, восседает на престоле Святого Петра? Неужели это он, в детстве донашивавший обноски старших братьев, сосредоточил в своих руках власть, перед которой склоняются короли?
И все это – благодаря его огромному честолюбию! Ну, конечно, еще благодаря поддержке дяди, брата его матери, кардинала Альфонсо де Борха…
Так, может, и Цезарь добьется всего того, о чем мечтает? Может быть, он и в самом деле сумеет объединить под своей – под их – властью всю Италию?
Правда, Цезарь неразборчив в средствах – но известно, что цель оправдывает средства, а цель у него прекрасная…
Однако нельзя допустить, чтобы поступки сына мешали его собственной политике…
– Ты ведешь слишком опасную игру! – повторил Папа. – Политика – это искусство компромисса, и мне все время приходится искать союзников среди влиятельных римских семей. А как прикажешь добиться союза с семьей Орсини после того, как ты убил их родственника Паголо и герцога Гравини?
– Все равно союз с Орсини не был бы надежным, – неохотно проговорил Цезарь. – Орсини спят и видят, как бы свалить тебя и посадить на Святой престол одного из своих. Тебе нужно не искать с ними союза, а перебить их одного за другим. Хороший враг – мертвый враг! Вспомни, отец, на нашем гербе изображен красный бык на золотом поле! Бык, а не лиса!
– Ты слишком молод и горяч! – Слова Папы содержали укор, но в его голосе звучало невольное восхищение сыном, его смелостью и энергией. – К сожалению, мы можем сделать не все, что хотим. Мы с тобой всегда будем в Риме чужаками, испанцами, а у кардинала Орсини огромное влияние в этом городе.
– Значит, с ним нужно покончить в первую очередь! Я слышал, отец, сегодня у тебя состоится званый ужин. Кардинал Орсини будет у тебя на пиру нынче вечером?
– Кстати, о пирах. – Папа помрачнел. – Ты даешь слишком много поводов для сплетен. Весь Рим только и говорит о «каштановом пире», который ты устроил на прошлой неделе!
– Простонародью нужно о чем-то сплетничать! – Цезарь ухмыльнулся. – Отец, не обращай внимания на пустые разговоры!
– Но эти разговоры бросают тень на мое имя! Говорят, что на этом пиру тебе и твоим гостям прислуживали двести обнаженных куртизанок!
– Ох уж эти плебеи! – поморщился Цезарь. – Все-то они любят преувеличивать! Их было не двести, а всего пятьдесят…
– И этого довольно! И еще говорят, что ты устроил среди гостей состязание – кто познает за раз больше женщин, тому ты обещал драгоценный перстень!
– Молодости свойственно наслаждаться! Ты тоже вел не слишком строгую жизнь, отец. Мы все, твои сыновья и дочери, – свидетельство тому…
– Однако ты даешь слишком много поводов для сплетен! Ты – не простой человек, ты – мой сын, а хуже всего то, что этот непристойный пир ты устроил здесь, в моем дворце…
– Не думай об этом, отец! Простолюдины ничего не имеют против моих развлечений.
– Кстати, – в голосе Папы прозвучало любопытство, – кому достался тот перстень?
– Он остался у меня. – Цезарь поднес к свету руку, на которой сверкал перстень с крупным рубином.
– Красный бык на золотом поле… – Папа усмехнулся. – Впрочем, это еще не все. В городе говорят о тебе и о Лукреции…
– Это ложь! – воскликнул Цезарь. – Это гнусная ложь! И не стоит обсуждать пустые сплетни, мы должны быть выше этого. Кстати, ты так мне и не ответил, отец: будет ли у тебя нынче вечером кардинал Орсини?
– Будет, – неохотно проговорил Папа. – Ты что-то задумал? Смотри, чтобы мне не пришлось потом исправлять твои ошибки…
– Не беспокойся, отец! – Цезарь улыбнулся. – Все, что я делаю, – я делаю для твоего блага! Впрочем, тебе не о чем беспокоиться: сегодня вечером меня здесь не будет, я уезжаю к войскам.
