Пес немного отбежал, покосился на хозяйку и снова залаял, на этот раз без прежнего возбуждения. Теперь он просто показывал хозяйке, что выполняет свой долг бдительного защитника.
– Извините, – выглянул в окно Михаил Николаевич, – вы нам не подскажете, где здесь старый финский дот?
– А вам зачем? – осведомилась женщина, подозрительно оглядев экипаж машины.
– А вот его дед тут погиб в Финскую войну, – на ходу сочинил Соловьев, показав на Бориса. – Он хочет найти то место…
– Сколько лет уж прошло, что там найдешь… – проворчала женщина. – Ну, вообще-то, есть тут дот… но только из местных никто туда не ходит, нехорошее там место.
– Нехорошее? – переспросил Михаил Николаевич. – Чем же оно нехорошее? Болото, что ли?
– Если бы болото – это еще ничего… – ответила женщина невразумительно.
– Мне бы взглянуть, – включился в разговор Краснов, – все-таки дед у меня там погиб.
– Ну, если дед… – Женщина тяжело вздохнула и покосилась на свою собаку. – Гарик, покажем?
Пес снова тявкнул, и хозяйка посчитала это знаком согласия.
– Только там уж вам пешком придется, – добавила женщина, поджав губы.
Мужчины выбрались из машины и остановились в ожидании.
– Ну уж и обувь у вас! – неодобрительно проговорила хозяйка Гарика, оглядев ботинки горожан. – В таких ботиночках только в клуб на танцы ходить, по лесу вы далеко не уйдете…
– Ну ладно, уж как-нибудь дойдем! – заверил ее Краснов.
– Ну, пошли! – Женщина развернулась, свистнула Гарику и направилась в лес по едва заметной тропинке.
Краснов шел за ней, Михаил Николаевич, спотыкаясь, брел следом, водитель замыкал шествие. По приказу шефа он пытался поддерживать Соловьева, но тот недовольно ворчал и отмахивался.
Тропинка все дальше углублялась в лес. Под ногами чавкала густая черная грязь, городские ботинки безнадежно промокли. Гарик впереди то и дело лаял на какую-то мелкую живность, женщина недовольно оглядывалась на своих спутников, но ничего не говорила.
Вскоре на пути у них оказалось поваленное дерево с корявыми вывернутыми корнями. Краснов легко перебрался через него, но Михаил Николаевич застрял среди колючих сучьев. Он тяжело дышал, потирал грудь. Краснов с водителем помогли ему перелезть на другую сторону и продолжили путь.
Тропинка пошла вверх, лес стал суше и чище. То и дело на дороге попадались огромные, покрытые мхом валуны.
Наконец впереди показался невысокий холм, в очертаниях которого просматривались контуры искусственного сооружения. Местами из-под чахлой травы и пожелтевшего кустарника проглядывали растрескавшиеся бетонные плиты.
– Вот он, финский дот! – сообщила местная жительница и снова свистнула Гарику. – Дальше мы не пойдем, больно тут место нехорошее. Ну что, обратно-то дорогу найдете?
– Найдем! – заверил ее Краснов.
– А тогда мы с Гариком пойдем, у нас еще дел полно! – И она бодро зашагала обратно.
Дождавшись, когда лай стихнет в лесу, Краснов направился к доту.
Обойдя его вокруг, он увидел в бетонной стене заржавленную железную дверь.
– Кажется, ее не так давно открывали, – проговорил он севшим от волнения голосом, когда Соловьев и водитель подошли к нему.
Борис стоял перед дверью, не решаясь распахнуть ее.
Наконец водитель взялся за проржавевшую ручку и потянул на себя.
Со страшным скрипом дверь открылась.
Водитель достал фонарь, включил его, направил яркий луч в темноту… и длинно, цветисто выругался.
– Что… что там? – Краснов оттеснил его, отобрал фонарь, шагнул внутрь дота, закашлялся. Михаил Николаевич, тяжело, хрипло дыша, протиснулся следом.
Навстречу им выкатилась тяжелая волна зловония, внутри дота было просто невозможно дышать.
Краснов не успел ничего разглядеть, как вдруг из темноты метнулось какое-то крылатое существо и с отвратительным писком вцепилось в его волосы. Борис вскрикнул, попятился, уронил фонарь, отбросил рукой пищащее создание, оно перекувырнулось в воздухе и улетело в лес, пугливыми зигзагами кроя воздух.
– Что это было? – растерянно спросил Соловьев.
– Летучая… летучая мышь, – ответил Борис, поднимая фонарь.
Он снова направил луч в глубину дота… и глухо застонал.
Михаил Николаевич проследил за его взглядом и увидел сваленные в беспорядке на бетонном полу скелеты. Белые черепа глумливо ухмылялись из темноты, скаля сохранившиеся зубы. У большинства остались и волосы – длинные и короткие, светлые и темные… судя по этим волосам, скелеты принадлежали женщинам.
– Сколько же их здесь?! – в ужасе проговорил Краснов. – Шесть… семь… восемь…
Он перевел луч фонаря левее, осветил глубину дота – и увидел еще несколько трупов, более свежих. Эти жертвы еще не успели полностью избавиться от плоти, это были не высохшие скелеты, а обнаженные трупы в разной степени разложения. Именно они наполняли дот невыносимым зловонием.
Краснов, закрыв рот и нос платком, шагнул вперед, направил луч на трупы, пристально осмотрел их. Страшные следы разложения обезобразили их, лишили всего человеческого – но все же можно было понять, что это – женщины, много женщин.
И возле самой стены, чуть особняком, лежал труп с прекрасными огненно-рыжими волосами…
– Аля… Алина… – прошептал Борис, опустившись на корточки, и, преодолев отвращение, прикоснулся рукой к огненным волосам своей жены.
В это время у него за спиной раздался стон.
Краснов оглянулся и увидел Михаила Николаевича.
Соловьев лежал на бетонном полу дота и глухо, монотонно стонал. Левая рука его вытянулась вдоль тела, правая скрючилась, как птичья лапка, и ритмично подергивалась.
– Что… что с вами? – раздраженно спросил Краснов.
Вместо ответа старик издал глухое, нечленораздельное мычание.
Лукреция проснулась посреди ночи. Ей показалось, что ее окликнул какой-то знакомый голос.
В спальне было темно и тихо, только лунный луч играл складками парчового балдахина.
Тем не менее Лукреция чувствовала странное беспокойство. Ей казалось, что в комнате есть кто-то, кроме нее. Она хотела позвать служанку, но что-то ее остановило.
Вглядевшись в темноту, она различила какой-то смутный отсвет на столе. Спрыгнув на пол с высокой кровати, босиком пробежала к столу и увидела, что там тусклым овалом отсвечивает зеркало – то самое зеркало, которое она принесла c ночной прогулки с Аврелией. И это зеркало, как живое существо, звало ее неслышным голосом – как, бывает, зовет впечатлительного человека бездна, на краю которой он стоит, или темная глубина речного омута.
