— Я принял Бюро, когда оно было на грани развала…
— А сейчас оно где? — уже спокойнее спросила Юлия Анисимовна. — На грани процветания? Я этого не заметила. Сережа, у тебя в Бюро все очень плохо. И мне странно, что ты этого не понимаешь.
— Почему ты решила, что у меня все плохо?
Слова матери настолько ошеломили Сергея, что он не заметил, как сбавил тон. Что это значит: «у него в Бюро все плохо»? Да он столько сил положил на то, чтобы отладить работу, один пахал без заместителя, только чтобы не взять случайного человека и дождаться того, кого можно будет в перспективе представить на должность зама. Он сидел до глубокой ночи над экспертизами, он брал работу домой, он старался не оформлять больничный и приходил в Бюро, если ноги носили, он ездил на учебу за свой счет, тратя на это законный отпуск, и все для чего? Для того, чтобы вся работа Бюро была выполнена в срок и на должном профессиональном уровне.
— Потому что если твой сотрудник позволяет себе то, что позволил Филимонов, это означает, что тебя в грош не ставят. У тебя процветают интриги и склоки, а не уважение к профессионализму и научной добросовестности.
— Да все Бюро держится только на моей воле!
— Вот именно! — повторила Юлия Анисимовна. — Ты что же, думаешь, что это хорошо? Это правильно? Вот ты уехал — и сразу начались проблемы. То есть без тебя, без твоего надзора, без твоего присутствия ничего не работает. И это ты называешь хорошим руководством? Смешно слушать! Я руковожу кафедрой два десятка лет и могу тебя заверить: каждый раз, когда я уезжаю в отпуск, мне даже в голову не приходит позвонить на работу и узнать, как там дела. Потому что я ни одной минуточки не сомневаюсь: у меня все отлажено и ничего никогда не засбоит. И мне никто не звонит, когда я в отпуске, потому что у меня такой заместитель, что я могу вообще умереть — никто даже не заметит. Вот в этом и есть настоящая ценность руководителя: он может умереть, а его подразделение будет работать точно так же, как и при нем. Только такой руководитель имеет право говорить, что он наладил работу. А ты, сынок, не руководитель. Ты — волк-одиночка, который может отвечать только за самого себя и собственную работу. Больше ты ни на что не годишься. Помнишь, что сказал Суворов?
— Нет, — угрюмо ответил Сергей.
Только о Суворове ему сейчас думать! А мать наверняка уже выцепила из своей необъятной «бирюковской» памяти какую-нибудь подходящую цитату. Господи, как ему все надоело! Еще пару дней побудет рядом с мамой — и назад, в Северогорск.
— Так вот, Суворов говорил: «Мудрый и кроткий владыка не в крепостных оградах, но в сердцах своих подданных заключает свою безопасность».
— И чего? — он по-детски наивно уставился на мать, искренне не понимая, о чем идет речь.
— И чего, — передразнила его Юлия Анисимовна. — А того, Сережа, что нет в сердцах твоих подчиненных твоей безопасности.
— Почему?
— Да потому, что они тебя ненавидят. Они тебя терпеть не могут, ты их раздражаешь, они спят и видят, как бы тебя свалить и убрать навсегда с глаз долой. Вот чего ты добился своими методами руководства. Нельзя унижать людей, сынок, они этого не прощают.
— С чего ты взяла, что я кого-то унижаю? Ты не была у меня в Бюро, ты ничего не видела, ты незнакома ни с одним моим сотрудником…
— А мне и не нужно, — спокойно ответила мать. — Мне достаточно было посмотреть на фотографию.
Он не смог сдержать язвительности.
— Ты так хорошо читаешь по лицам? Тоже считаешь себя наследницей бирюковских экстрасенсорных способностей?
— Отнюдь, — она пожала плечами. — Я просто наблюдательна, как любой хороший врач. Я увидела на стене плакат. А поскольку английским владею более чем прилично, то перевести его не составило для меня ни малейшего труда. Сколько человек в твоем Бюро знает хорошо хотя бы один иностранный язык?
Он молчал, все еще не понимая, к чему ведет Юлия Анисимовна, но уже чувствуя, что ничего хорошего он не услышит.
— Ну, допустим, никто языков не знает. В школе и в институте учили кое-как, но уже все позабывали. И что с того?
— Тогда для кого ты повесил плакат на языке, которого никто в Бюро не знает, кроме тебя? Не удивлюсь, если окажется, что ты продолжаешь цитировать Шекспира и упиваешься тем, что тебя никто не понимает, пока ты не соизволишь огласить перевод. Нельзя так вести себя с людьми, сынок. Это добром не кончится. Мой тебе совет: напиши заявление, попроси освободить тебя от должности, уходи простым экспертом, даже завотделением — это не для тебя. Ты не можешь руководить людьми. Таким, как ты, противопоказано занимать позицию хотя бы на миллиметр выше других.
«Нет, — думал Саблин, лихорадочно натягивая на себя куртку и застегивая „молнию“, — никаких двух-трех дней рядом с мамой. Немедленно в кассу, брать билет на ближайший рейс».
Он не поверил ни одному ее слову. Чушь какая! Как это — ему противопоказано быть начальником? Что она понимает в его работе и в жизни его Бюро? Просто она убита горем, пытается держаться и от этого говорит глупости, о которых сама же пожалеет потом. Он не сердился на мать и не обижался, он был уверен, что все ее жестокие и обидные слова — не более чем проявление эмоций, результат стресса и попытки хотя бы на что-то отвлечься. Но ему нужно срочно вернуться на работу, потому что…
Он не стал формулировать для себя продолжение фразы, ибо чувствовал подсознательно: не нужно. Не нужно додумывать до конца мысль, которая может оказаться разрушительной. Просто он — хороший начальник и не хочет надолго оставлять своих подчиненных без отеческой опеки.
* * *
Вернувшись в Северогорск, Саблин вышел на работу и первым же делом поинтересовался результатами исследования трупа Рыкова.
— Сергей Михайлович, я не очень сведущ в экспертизе трупов, — признался Вихлянцев, — так что не могу объективно оценить качество работы Филимонова. Виталий Николаевич сказал, что исследовал кишечник вдоль и поперек и ничего не нашел.
— «Негоден тот солдат, что отвечает „Не могу знать“», — пробормотал зло Саблин. — Это сказал Суворов. Вы не имеете права говорить о том, что несведущи в экспертизе трупов. У вас на руках сертификат врача — судебно-медицинского эксперта, вы обязаны в равной мере разбираться в экспертизе живых лиц и мертвых. Если вы забыли, я вам напомню: ровно в той же мере вы обязаны разбираться в гистологии и анализе медицинской документации. Так что ваших оправданий я не принимаю. Вы читали акт Филимонова по Рыкову?
— Но акт еще не готов.
Отправив Вихлянцева вести амбулаторный прием, Сергей потребовал у Филимонова акт исследования трупа, пусть и в незавершенном виде. Прочитал несколько раз очень внимательно. Да, пневмония действительно есть, в этом никаких сомнений быть не может, тут Филимонов не ошибся. Попросил Светлану узнать, кто из санитаров и медрегистраторов работал вместе с Филимоновым при повторном исследовании, вызвал их, задал несколько вопросов и убедился: действительно, первичное исследование было проведено поверхностно, поскольку признаки пневмонии видны были при макроскопическом исследовании, и эксперт решил, что этого вполне достаточно для постановки диагноза и утверждения о причине смерти; а вот просвет тонкого и толстого кишечника не вскрывался, органы исследованы «на месте», то есть они не отделялись от органокомплекса. Но зато при повторном исследовании, которое длилось несколько часов, Виталий Николаевич сделал все как полагается, тщательно и внимательно. И ничего не нашел.
