Юлия Анисимовна поднялась из-за стола, лучезарно улыбнулась и направилась в прихожую.
— Сынок, проводи меня.
И только тут Сергей сообразил, что за время, пока говорила Лена, мать не произнесла ни слова. Как будто ее здесь не было. Или все происходящее ее никоим образом не касалось. Как-то это было непохоже на Юлию Анисимовну Саблину… Она свято соблюдала данное когда-то сыну обещание ни единым словом не обижать невестку, не обсуждать и тем более не осуждать его выбор в обмен на возможность видеться с внучкой и оказывать посильную помощь. Мать часто приезжала в гости к Сергею, навещала Дашеньку, водила ее на детские спектакли и цирковые представления и всегда была вежлива и доброжелательна с Леной и Верой Никитичной, мило поддерживала общий разговор и охотно смеялась над их незамысловатыми шутками. Такого тяжелого молчания, как сегодня, исходящего от Юлии Анисимовны, никогда не бывало. Неужели мама поняла, что творится у сына на душе?
От этой мысли Сергею стало еще больше не по себе. Он представил, какой разговор его ожидает с глазу на глаз с матерью, и снова злость и ярость поднялись откуда-то из-за грудины. Ничего, пусть будет какой угодно трудный разговор, он готов отстаивать свое решение. Он будет биться за него до последнего.
Схватив с вешалки теплый пуховик, он выскочил из квартиры, даже не подождав, пока Юлия Анисимовна оденется. Вызвал лифт и придерживал ногой автоматическую дверь, пока мать не вышла. Они молча спустились вниз, машина Юлии Анисимовны стояла у самого подъезда.
— Давай поговорим, — очень мягко произнесла она, нажимая кнопку на электронном брелоке и открывая замок водительской дверцы. — Садись в машину, холодно.
— Я покурить хотел, — пробормотал Сергей, доставая из кармана пуховика пачку «Кента».
В квартире он не курил из-за Даши, всегда выходил или на балкон, если позволяла погода, или на лестницу, если было холодно или дождливо.
— Покуришь в салоне, — твердо сказала Юлия Анисимовна и села на водительское место.
Он молча подчинился, сел рядом с матерью, сунул в рот сигарету, щелкнул зажигалкой, выдвинул из-под передней панели пепельницу. Мать повернулась на сиденье и ласково положила ладонь ему на колено.
— Сынок, я ни в чем не стану тебя убеждать, я только прошу, чтобы ты меня выслушал. Я в педиатрии очень давно, как ты понимаешь. В советское время была создана мощная система вакцинопрофилактики и сплошной иммунизации населения. Сейчас эта система рухнула. И знаешь, почему?
— Не знаю, — сухо ответил Сергей, глядя вперед через лобовое стекло.
Рухнула не только система вакцинопрофилактики, рухнула и медицинская промышленность, в медицинских учреждениях не хватает самого необходимого, частично потому, что нет денег на закупку, частично — оттого, что закупать нечего. От своих однокурсников, после института работавших в стационарах, Сергей слышал, что иногда вместо газоотводной трубки приходилось использовать трубку интубационную, а за отсутствием мужских мочеприемников применяли обычные презервативы, отрезая наконечник и присоединяя к нему тонкую резиновую трубку, опускаемую в бутылку. Стыдно. Унизительно.
Из подъезда вышел сосед с собакой, на втором этаже зажглось окно одной из комнат, а на первом этаже, наоборот, свет погас. Одиннадцатый час, люди ложатся спать. За какими-то из этих окон живут маленькие детки, груднички, которые еще ничем перед этой жизнью не провинились и родители которых делают все, что им предписывают участковые педиатры, даже не догадываясь о том, какие страшные опасности таятся в этих предписаниях, если их выполнять не должным образом. А мать сейчас начнет его «лечить» и объяснять, что в этом нет ничего страшного, и зря он упирается и отказывается переписывать заключение, и что систему все равно не сломать… Тошно.
— И я не знаю, негромко отозвалась Юлия Анисимовна. — Но ты посмотри, что делается вокруг. В газетах настоящая истерия по поводу того, что русский народ травят вакцинами. По телевизору выступают какие-то люди с сомнительным состоянием психики и крайне недостаточным образованием, которые на всю страну кричат о вреде вакцин. Зачем? Почему? Можешь мне ответить?
Сергей собрался было высказаться в том ключе, что, дескать, все эти выступления как раз и направлены на то, чтобы уберечь детей от недоброкачественных вакцин, и его экспертное заключение это только подтверждает. Но остановился. Что-то в голосе матери его насторожило. Юлия Анисимовна была, несомненно, очень умным человеком и про-сто так кидать спасательный круг заблуждающемуся сыну не стала бы. Поэтому он счел за благо промолчать, ожидая продолжения.
— И я не знаю точного ответа. Но у меня есть все основания подозревать, что это — проявление самой обычной коммерческой войны. Есть те, кому выгодно разрушить нашу отечественную медико-фармацевтическую промышленность, а для этого нужно опорочить продукцию российского производства и внушить всем мысль о том, что она вредна или в крайнем случае бесполезна. Нужно распустить слухи о том, что препараты изготавливаются с нарушением технологии и в антисанитарных условиях, нужно посеять в населении панические настроения, которые приведут к категорическому отказу покупать российские лекарства. А потом — все просто. Рынок рушится, обороты падают, производители разоряются, и на освободившееся место приходят те самые заинтересованные субъекты.
— Кто? — спросил Сергей, слушавший мать с неослабевающим вниманием.
Она говорила совсем не то, что он ожидал услышать. И он чувствовал себя растерянным и обескураженным. Он готовился к войне, а получил непонятно что.
— Да кто угодно. Зарубежные добросовестные производители. Зарубежные недобросовестные производители. Отечественные добросовестные, равно как и недобросовестные производители. Посредники-торговцы, которые намерены закупать за рубежом просроченные или не прошедшие клинических испытаний препараты за три копейки и продавать их здесь за тридцать рублей. Желающих нажиться на болезнях всегда было много.
Да, про необходимость проведения широкомасштабных клинических испытаний и про поиски подходящего массива «подопытных кроликов» Сергею говорил и Янис Орестович. Честно признаться, в тот момент ему показалось, что докторант из Саратова сильно преувеличивает и вообще страдает излишней подозрительностью, граничащей с паранойей. Однако мать повторяет его слова, и звучат они из ее уст куда более убедительно.
— Ты тоже считаешь, что зарубежные производители пытаются сделать из нашей страны полигон для клинических испытаний своей продукции, в частности, вакцин? — спросил он недоверчиво.
— Тоже? — Юлия Анисимовна вздернула брови и посмотрела на сына с любопытством. — А кто еще так считает? С кем ты говорил об этом?
— С Пурвитисом.
— Это тот докторант, у которого ты консультировал «стекла»? Умен, ничего не скажешь. И насколько достоверны его сведения?
Сергей пожал плечами:
— Не знаю.
— В любом случае, сынок, ты должен отдавать себе отчет в том, что наша страна не в состоянии проверить безопасность той продукции, которая приходит из-за рубежа либо в виде готовых препаратов, либо в виде сырья для их изготовления, либо в виде лицензирования российских производителей, которые начинают выпускать отечественные так называемые аналоги. У нас в стране нет для этого экспериментальных баз. И мы в результате не можем ни проверить, насколько безопасны вакцины, которые мы закупаем, ни создать условия для изготовления безопасных собственных вакцин. Ты представляешь себе, что значит проверить рекомбинантное лекарственное средство? Это высокотехнологический эксперимент, требующий колоссальных затрат. К сожалению, мы очень далеки от уровня передовых лабораторий мира и практически совершенно не ориентированы на контроль подобной продукции.
