И без Ольги.
Но это он как-нибудь решит. Привыкнет, в конце концов. Он же волк-одиночка.
Но остался последний непроясненный вопрос:
— Почему в вашем городе Бюро? Это ведь не областной центр. Должно быть отделение областного Бюро. Ты ничего не напутал? — спросил он Чумичева.
— Да прям! — рассмеялся тот. — Чтобы я — и напутал? Сроду такого не бывало. У нас именно что Городское Бюро. Особенность города. Ну, приедешь — сам разберешься и все поймешь.
— Сколько времени даешь «на подумать»?
— Думай, сколько тебе нужно, — великодушно разрешил Чума. — Для нас спешки нет, горздрав готов в любой момент оформить тебе вызов. А ты уж сам определяйся, как тебе удобно.
Черт возьми, как, оказывается, приятно есть фисташковое мороженое! Особенно когда у тебя хорошее настроение.
* * *
Сергей думал ровно два дня. Он ни с кем не советовался и не обсуждал предложение Чумичева, полагая, что это исключительно его личное дело — где жить и работать и как зарабатывать на достойное содержание жены и дочери.
Приняв решение, он отправился к родителям. Несмотря на прохладные в последнее время отношения и почти полное отсутствие контактов, Сергей не считал возможным не поставить их в известность о своем скором отъезде.
Юлия Анисимовна встретила сына радостной улыбкой, вероятно, полагая, что он пришел мириться. О том, что Сережа собирается просить прощения, она даже и не думала: знала, что он на это не способен. Но первый шаг к примирению — это и есть, в сущности, признание собственной неправоты и готовность извиниться.
Она ничего не стала спрашивать и выяснять, сразу провела Сергея в комнату, усадила за стол и накрыла ужин. Из кабинета появился Михаил Евгеньевич, который, насколько Сергей понимал, был совершенно не в курсе конфликта между женой и сыном и воспринял визит Сергея как нечто само собой разумеющееся. Сергей отметил, что отец плохо выглядел и за последние месяцы здорово постарел, хотя держался по-прежнему прямо, глаза его были ясными и острыми, а руки — теплыми и твердыми. И все равно он чувствовал, что перед ним человек уже очень немолодой. Ведь отец всего на три года старше мамы, ему только шестьдесят один год, а смотрится он пожилым человеком никак не моложе семидесяти пяти.
Поужинав, Михаил Евгеньевич потрепал сына по плечу и снова скрылся в кабинете. Мать завела какой-то обычный спокойный разговор, спрашивала о внучке, а Сергей все не мог собраться с духом и сказать.
— Ма, ты помнишь Петьку Чумичева, Чуму?
— Конечно, — улыбнулась Юлия Анисимовна. — Вы с ним за одной партой сидели, и он часто к нам приходил. Очень энергичный был мальчик, из таких обычно получаются весьма пробивные деятели. Почему ты спросил?
Сергей ответил. Ответил подробно, пересказав слово в слово (память у него была не хуже, чем у тети Нюты!) все, что говорил ему Чума. Юлия Анисимовна кивала, будто бы соглашаясь с каждым словом, но глаза ее становились все холоднее и холоднее.
— Понятно, — констатировала она, когда Сергей закончил рассказывать. — И что ты решил? Поедешь?
— Поеду, — кивнул он. — Не могу не поехать. Ты должна меня понять.
— Конечно, сынок Я тебя понимаю. Тебе нужно уехать из Москвы, тебе нужно уйти и из Бюро, и из гистологии, и от Лены. Я все это прекрасно понимаю. А вот ты-то понимаешь, на что обрекаешь себя?
— На что? — с вызовом спросил он. — Ты сейчас начнешь запугивать меня тяжелыми климатическим условиями, полярной ночью, полярным днем, отвратительной экологическаой обстановкой, отсутствием возможности воспитывать собственного ребенка, да? Не надо, не старайся, я все обдумал и все решил.
Мать усмехнулась недобро.
— Да нет, сынок, судя по твоим словам, ты обдумал далеко не все. Петр сказал тебе, что их, то есть «отцов города» и руководителей разного масштаба, не устраивает нынешний начальник Бюро. Он им на этой должности не нужен, они хотят его сменить. Заменить кем-то более покладистым и сообразительным. В данном случае — тобой. Тебе это ни о чем не говорит? Не боишься стать марионеткой в руках тех, кто собирается «вырастить тебя под себя»?
Об этом он как-то не подумал. Он, конечно, запомнил слова Чумы, в противном случае не пересказывал бы их матери, но открывающаяся возможность решить самые болезненные проблемы как-то отодвинула на задний план второе дно сказанного Петром. А мама все ущучила сразу. Но не признаваться же в том, что чего-то не учел и о чем-то не подумал!
— Я справлюсь, — хмуро заявил Сергей. — Меня голыми руками не возьмешь. Ты же знаешь, какой у меня характер, сама говорила, что я — вылитый дед Анисим.
— Ну, смотри, сынок Я тебя предупредила. А что Лена говорит? Как относится к тому, что ты собрался уезжать так далеко и, вероятно, надолго?
Лена? Да он и не говорил ей ничего. С какой стати? Как он скажет — так и будет. Это его жизнь, и только он, Сергей Саблин, будет решать, как ею распорядиться.
— Она пока не знает ничего, — невозмутимо сообщил он матери. — Но я думаю, она будет только рада. Даже, вероятно, счастлива. Квартира маленькая, хоть и двухкомнатная, повернуться и так негде, нас там трое взрослых и ребенок, я здоровенный, места много занимаю, меня кормить надо, обстирывать, гладить мои сорочки и брюки, мыть за мной посуду. Ей без меня будет только легче. А я буду присылать деньги, как можно больше. Буду во всем себя ограничивать, копейки лишней на себя не потрачу, чтобы ей и Дашке побольше досталось.
Юлия Анисимовна неодобрительно покачала головой и поджала губы.
— Ты не прав, Сережа'. Конечно, ты сделаешь так, как считаешь нужным, ты всю жизнь делаешь только так, но мне это не нравится. Так нельзя поступать с женой. Какой бы она ни была.
— Мама! — он предостерегающе повысил голос. — Мы с тобой договаривались. Ты мне сама пообещала, что не будешь обсуждать мою личную жизнь.
— А я не обсуждаю твою личную жизнь, — возразила мать. — Я обсуждаю поведение отца моей внучки по отношению к ее матери. Ты должен понимать, что мне это не безразлично. Впрочем, делай, как знаешь, тут я тебе не указ, ты меня все равно не послушаешь. А Оля?
— Что — Оля?
— Ты ей сказал о своем решении?
— Нет. Скажу потом, когда все документы оформлю, это долгая песня, ты же знаешь, для Заполярья установлены особые процедуры перевода на работу и переезда. Вот когда все будет решено и согласовано, когда все бумаги будут у меня на руках, тогда и скажу.
Юлия Анисимовна смотрела на сына с презрением и жалостью. Потом удрученно покачала головой и вздохнула.
— Знаешь, сынок, ты уж меня прости, но иногда мне кажется, что я вырастила идиота.
Она еще долго объясняла Сергею, насколько он неправ, и что нужно немедленно поставить Ольгу в известность о предстоящем отъезде из Москвы, и нужно дать ей возможность подумать и осознанно принять решение: ехать с ним в Северогорск или оставаться дома. Он слушал мать вполуха, все время вспоминая руку Ольги с дорогим сапфировым кольцом на пальце. Кто его купил? Кто подарил его Оле? Поклонник? Другой любовник? Потенциальный жених? Кто? И как он может предлагать ей поехать с ним, если ничего не может дать ей, кроме статуса любовницы, в протокольной форме именуемой «сожительницей»? А тот, другой, вполне возможно, даст ей все, что нужно тридцатилетней женщине: брак, семью, ребенка, статус, достаток. Вот кольцо же дал, значит, и все остальное может дать. Сергей представил себе, как предлагает Ольге уехать и как она отвечает: «Ты с ума сошел! Я через месяц замуж выхожу и уезжаю с мужем на постоянное жительство в Европу. А ты меня зовешь в какую-то тьмутаракань, где ничего не растет и выживают только олени». И смотрит на него с презрением и жалостью. Точно так же, как сейчас смотрела на него мать. Нет, этого он не вынесет. Лучше он промолчит, пока ничего говорить ей не будет, а потом просто придет попрощаться.
