Д’Артаньян воспользовался минутою покоя, чтобы рассмотреть Планше, которого он не видел больше года. Умница Планше отрастил небольшое брюшко, но лицо у него пока не расплылось. Его быстрые, глубоко сидящие глаза блестели по-прежнему, и жирок, который уравнивает характерные выпуклости лица, еще не коснулся ни его выдающихся скул, выражавших хитрость и корыстолюбие, ни острого подбородка, говорившего о лукавстве и терпении. Планше сидел в столовой так же величественно, как в лавке; он предложил своему господину ужин не роскошный, но чисто парижский: жаркое, приготовленное в печке у соседнего булочника, с овощами и салатом, и десерт, заимствованный из собственной лавки. Д’Артаньяну очень понравилось, что лавочник достал из-за дров бутылку анжуйского, которое д’Артаньян предпочитал всем другим винам.
– Прежде, – сказал Планше с добродушной улыбкою, – я пил ваше вино; теперь я счастлив, что вы пьете мое.
– С божьей помощью, друг Планше, я буду пить его долго, потому что теперь я совершенно свободен.
– Получили отпуск?
– Бессрочный!
– Как! Вышли в отставку? – спросил Планше с изумлением.
– Да, ушел на отдых.
– А король? – вскричал Планше, воображавший, что король не может обойтись без такого человека, как д’Артаньян.
– Король поищет другого… Но мы хорошо поужинали, ты в ударе и побуждаешь меня довериться тебе… Ну, раскрой уши!
– Раскрыл.
Планше рассмеялся скорее добродушно, чем лукаво, и откупорил бутылку белого вина.
– Пощади мою голову.
– О, когда вы, сударь, потеряете голову…
– Теперь она у меня ясная, и я намерен беречь ее более чем когда-либо. Сначала поговорим о финансах… Как поживают наши деньги?
– Великолепно. Двадцать тысяч ливров, которые я получил от вас, у меня в обороте; они приносят мне девять процентов. Я вам отдаю семь процентов, стало быть, еще зарабатываю на них.
– И ты доволен?
– Вполне. Вы привезли еще денег?
– Нет, но кое-что получше… А разве тебе нужны еще деньги?
– О нет! Теперь всякий готов мне ссудить, я умею вести дела.
– Ты когда-то мечтал об этом.
– Я подкапливаю немного… Покупаю товары у моих нуждающихся собратьев, ссужаю деньгами тех, кто стеснен в средствах и не может расплатиться.
– Неужели без лихвы?
– О господин! На прошлой неделе у меня было целых два свидания на бульваре из-за слова, которое вы только что произнесли.
– Черт подери! Неплохо! – промолвил д’Артаньян.
– Меньше тринадцати процентов не соглашаюсь, – отозвался Планше, – таков мой обычай.
– Бери двенадцать, – возразил д’Артаньян, – а остальные называй премией и комиссионными.
– Вы правы, господин. А какое же у вас дело?
– Ах, Планше, рассказывать о нем долго и трудно.
– Все-таки расскажите.
Д’Артаньян подергал ус, как человек, не решающийся довериться собеседнику.
– Что такое? Торговое предприятие? – спросил Планше.
– Да.
– Выгодное?
– Да, четыреста процентов.
Планше так ударил кулаком по столу, что бутылки задрожали, точно от испуга.
– Неужели?
– Думаю, что можно получить и больше, – хладнокровно молвил д’Артаньян. – Но лучше обещать меньше…
– Черт возьми! – сказал Планше, придвигая стул. – Но ведь это бесподобное дело!.. А много в него можно вложить денег?
– Каждый даст по двадцать тысяч ливров.
– Это весь ваш капитал. А на сколько времени?
– На один месяц.
– И мы получим…
– По пятидесяти тысяч наличными каждый.
– Это изумительно!.. И много придется сражаться за такие проценты?
– Да, конечно, придется немного подраться, – продолжал д’Артаньян с прежним спокойствием. – Но на этот раз, Планше, нас двое, и я беру все удары на себя.
– Нет, я не могу согласиться…
– Тебе, Планше, нельзя участвовать в этом деле. Тебе пришлось бы бросить лавку…
– Так дело, значит, не в Париже?
– Нет, в Англии.
– В стране спекуляций? – сказал Планше. – Я ее знаю очень хорошо… Но позвольте полюбопытствовать: какого рода дело, сударь?
– Реставрация…
– Памятников.
– Да, мы реставрируем Уайтхолл.
– Ого!.. И за месяц, вы надеетесь?
– Беру все на себя.
– Ну, если вы, сударь, все берете на себя, так уж конечно…
– Ты прав… мне это дело знакомо… Однако я всегда не прочь посоветоваться с тобою…
– Слишком много чести… К тому же я ровно ничего не смыслю в архитектуре.
– О, ты ошибаешься, Планше: ты превосходный архитектор, не хуже меня, для постройки такого рода.
– Благодарю вас…
– Признаться, я попытался предложить это дело своим друзьям, но их не оказалось дома. Досадно, что нет больше смелых и ловких людей.
– Ах, вот как! Значит, будет конкуренция, предприятие придется отстаивать?
– Да…
– Но мне не терпится узнать подробности.
– Изволь. Только запри двери и садись поближе.
Планше трижды повернул ключ в замке.
– И открой окно. Шум шагов и стук повозок помешают подслушивать тем, кто может услышать нас.
Планше распахнул окно, и волна уличного гама ворвалась в комнату. Стук колес, крики, звук шагов, собачий лай оглушили даже самого д’Артаньяна. Он выпил стакан белого вина и начал:
– Планше, у меня есть одна мысль.
– Ах, сударь, теперь я вас узнаю, – отвечал лавочник, дрожа от волнения.
XX. В лавке «Золотой пестик» на Ломбардской улице составляется компания для эксплуатации идеи д’Артаньяна
После минутного молчания, обдумав не одну мысль, а собрав все свои мысли, д’Артаньян спросил:
– Любезный Планше, ты, без сомнения, слыхал об английском короле Карле Первом?
– Разумеется, сударь. Ведь вы покидали Францию, чтобы оказать ему помощь. Однако он все же погиб, да и вас едва не погубил.
– Именно так. Я вижу, что память у тебя хорошая, любезный Планше.
– Такие вещи не забываются даже при плохой памяти. Мне рассказал господин Гримо – а ведь он не из болтливых, – как скатилась голова Карла Первого, как вы провели почти целую ночь на корабле, начиненном порохом, и как всплыл труп милейшего господина Мордаунта с золоченым кинжалом в груди. Разве такое забудешь!
