«Таким образом, — писал Сергей в заключительном пункте выводов дополнительной экспертизы, — основываясь на изучении характера, количества и расположения телесных повреждений у пострадавшей гражданки Ирашиной и погибшей гражданки Щавелевой можно сделать вывод, что в момент столкновения автомобиля «Мазда 929» государственный регистрационный знак… с препятствием гражданка Ирашина находилась за рулем автомобиля (слева), а гражданка Щавелева на переднем пассажирском сиденье (справа)».
К заключению, помимо текстовой части, Саблин добавил собственноручно нарисованную схему — не обычную, из стандартного набора схем, использующихся в судебно-медицинской экспертизе, а выполненную им собственноручно. Если следователю или судье что-то покажется непонятным в его экспертном заключении, иллюстрация поможет внести ясность. Он изобразил как бы автомобиль без крыши, где при виде сверху один человек был на водительском сиденье с выставленным в оконный проем локтем и лицом, опущенным на рулевую колонку, второй же, пассажир переднего сиденья, правой половиной тела и головы соприкасался с правой передней стойкой, а левая рука его с открытой ладонью была вытянута в направлении ветрового стекла. Расположение повреждений Саблин пометил крестиками.
Вот и все. Он уверен в каждом слове своего заключения, в каждой его букве. И пусть Георгий Степанович Двояк попробует оспорить хоть одну запятую.
О том, что оспаривать его заключение или не соглашаться с ним будет не начальник Бюро, а совсем другие люди, Сергей старался не думать.
* * *
Но первым, кто попытался надавить на Саблина, был, конечно же, начальник Бюро Георгий Степанович Двояк. Действовал он мягко, вызвал Сергея к себе и по-отечески укоризненно стал убеждать его в том, что для столь категоричного вывода при ответе на вопрос «кто находился за рулем» у эксперта оснований нет.
— Ваши выводы сугубо предположительны, — говорил Двояк. — Вы не можете установить достоверно, кто из девушек находился за рулем и является виновником аварии, это просто невозможно. А вы пишете свое заключение с уверенностью. Я попрошу вас переделать заключение и смягчить формулировки в выводах, это будет более корректно с научной точки зрения.
Сергей про себя улыбался и не мог понять, то ли Двояк валяет дурака, делая вид, что никогда не читал существующих научных разработок по определению места пострадавшего в салоне автомобиля, то ли действительно о них не знает.
— Мои выводы научно обоснованы, — твердо ответил он.
— Да как же это может быть, если нет методик…
— Есть, — перебил его Сергей.
— Вы заблуждаетесь, Сергей Михайлович, таких методик нет. Все, что наработано в этой области, дает возможность делать только предположительные выводы. А в вашем заключении они выглядят бесспорными.
— Это не так.
Спорить Саблину не хотелось, потому что он понимал: дискуссия не будет носить характера профессиональной. Здесь наличествует тот самый корпоративный интерес, к которому примешивается и интерес финансовый. Ему не удастся убедить шефа в том, что его выводы основаны на бесспорных доказательствах, потому что у Двояка есть конкретная задача: добиться от эксперта такого заключения, какое нужно дочке директора фабрики.
Разговор тек вяло, Двояк быстро исчерпал имеющиеся у него аргументы и сник. Вероятно, в Бюро привыкли считать начальника самым знающим судебным медиком Северогорска, спорить с ним по судебно-медицинским вопросам никто не осмеливался, и ему всегда удавалось «убедить» непонятливого эксперта. Сергей же с присущей ему самоуверенностью с профессиональным авторитетом шефа считаться не собирался. В конце концов Двояк начал орать, Саблин тут же почувствовал себя в своей стихии, окрысился, мобилизовался, почувствовал кураж и в итоге категорически отказался переписывать заключение.
На следующий день к нему пришли молодые люди, хорошо одетые, наглые, уверенные в том, что у них всегда и все будет получаться. Судя по тому, что один из них называл дочку директора фабрики Оксану Ирашину просто Ксанкой, это был ее бойфренд, а остальные — его дружками-приятелями. Разговаривали парни довольно грубо, напористо и прямолинейно, многозначительно посверкивали глазами, советовали подумать о собственной безопасности, короче, выдавали весь тот набор приемчиков, который был в ходу у «братков» и с которыми Сергей неоднократно сталкивался, еще работая в Москве. Он терпел их присутствие минут пятнадцать, слушая вполуха и просматривая лежащие перед ним на столе материалы, потом озверел, поднял голову и сформулировал свою просьбу покинуть кабинет коротко и совершенно недвусмысленно, используя лексику, понятную такого рода посетителям.
Парни ушли. Им на смену к вечеру того же дня пришли уже другие люди, более респектабельные, более взрослые и более спокойные. Они сделали Саблину очень неплохое финансовое предложение и убедительно просили подумать как следует и тщательно взвесить все выгоды согласия и возможные негативные последствия отказа принять выдвинутые ими условия. Саблин грубить не стал — он не любил повторяться, и две выраженные в нецензурной форме просьбы оставить его в покое в течение всего одного дня казались ему перебором. Он избрал тактику вежливого непонимания.
— Как вы хотите, чтобы я сделал то, о чем вы просите? — спросил он, постаравшись придать глазам как можно более невинное выражение. — Что мне, взять вашу девушку и нанести ей собственноручно другие телесные повреждения, чтобы было похоже, что она сидела на пассажирском месте? Или пробраться к месту стоянки «Мазды» и что-нибудь нахимичить со стеклом левой передней дверцы? Или, может, руль перемонтировать, переместить его на правую сторону? Что я должен сделать-то, по-вашему?
Посетители молчали, но делали это очень выразительно. Сергей выдержал паузу и продолжил:
— Знаете, у меня есть к вам встречное предложение, на мой взгляд — вполне толковое. Вы знаете, чего вы хотите, а я не знаю. Вы знаете, как я должен это сделать, а я — нет. Давайте вы все сделаете сами, а? У вас это получится намного лучше. И вы будете иметь тот результат, который вам так нужен, причем совершенно бесплатно. Зачем вам тратить деньги на меня? Это неразумно.
Эти посетители тоже ушли, а Сергей призадумался. Вообще-то он никогда не слышал, чтобы с экспертами, в том числе и с судебными медиками, расправлялись при помощи насилия или причинения материального ущерба. Запугивали — да, бывает, пытались подкупить — конечно же, и это было неоднократно. Ему были хорошо известны случаи, когда не только пытались подкупить, но и подкупали. Или покупали. Но чтобы кого-то из экспертов избили, ранили или даже убили — нет, о таком он не слыхал. Но, с другой стороны, Изабелла Савельевна Сумарокова рассказывала о том, как сгорел офис ее мужа. Может быть, здесь, в Северогорске, нравы и обычаи другие, принципиально отличающиеся от московских? Да нет, не должно быть, ведь во всем есть своя логика и своя экономика. Зачем трудиться, тратить деньги и силы на то, чтобы причинить физический вред эксперту, когда можно просто договориться тем или иным способом со следствием и судом. Это ведь намного проще, потому что закон, к сожалению, весьма щедр на возможности «повернуть куда надо». И следователь, и судья оценивают каждое доказательство в соответствии со своим внутренним убеждением, и это является поистине спасательным кругом для подобных ситуаций. Не считает следователь заключение эксперта таким доказательством, на которое можно опираться, его внутреннее убеждение подсказывает, что на самом деле все не так, и доказательство, каковым является акт судебно-медицинской экспертизы, не отвечает требованию допустимости, или относимости, или достоверности, или достаточности. Эти четыре требования, предъявляемые к доказательствам в уголовном процессе, Саблин во время специализации вызубрил наизусть. Так что в случае отказа эксперта написать «нужное» заключение, на него даже можно не стараться найти управу, а попытаться решить вопрос через тех процессуальных лиц, которым вменено оценивать доказательства. А вот если и эти лица окажутся не в меру строптивыми, тогда уж, конечно, нужно додавливать или их самих, или эксперта.
