– Всегда была подлой. Любила издеваться. Мы с Кирюшей дружили еще со школы, а она, как увидела его на вечере – мы учились в одной группе на инязе, – сразу подъезжать стала. Ее просто бесило, что парень с другой девушкой. Он ей не нужен был! Она его бросила через месяц. Кирюша очень переживал, да и я тоже… чуть с ума не сошла. Мы с ним потом встретились… уже после окончания института, и поженились. Он был инженером-строителем, неплохо зарабатывал, строил частные дома за городом. Работа тяжелая, конечно, мотался туда-сюда в любую погоду. Два года назад попал в аварию, теперь проблемы с позвоночником. Все сбережения ухнули на врачей и целителей. Массажи, травы… всякое такое. Работать, как раньше, он уже не может. Нужно что-нибудь полегче. Я в спецшколе, двадцать восемь уроков в неделю, да еще и частные. Кручусь как белка в колесе. Устаю до чертиков, не высыпаюсь! А денег все равно не хватает…
Федор и Коля переглянулись. Лара говорила быстро, смахивая слезы, которые градом катились по щекам. Коля шевельнулся, но Федор покачал головой, и Коля промолчал.
– Однажды я увидела по телевизору Лию… шикарная такая… расцвела… рассказывала про фонд «Экология», как они помогают неимущим, детям, старикам… то, се. Набралась смелости, позвонила, сказала: видела по телику, прекрасно смотришься. Она обрадовалась, предложила встретиться. Сидим мы в ресторане, обедаем, она рассказывает про фонд, про поездки в Испанию и Францию, банкеты-фуршеты, а у меня одна мысль, как попросить денег. – Лара закрывает лицо руками. Говорит после паузы: – И попросила! Мне до сих пор стыдно! Господи, как мне стыдно!
Она мне… конечно, говорит, не волнуйся, сегодня же поговорю с мужем. Я летела домой, как на крыльях. Проходит день, два, три… я от телефона не отхожу. Дождалась! Она звонит и приглашает обедать в ресторан. Я понеслась. Она болтает о пустяках, о всякой ерунде, а о моей просьбе ни слова. Я решилась спросить… когда мы прощались. Она говорит, ох, извини, ради бога, не получилось – мой Дубенецкий был страшно занят, там у них какие-то неприятности, так что, сама понимаешь… Она его звала «мой Дубенецкий». Но поговорю непременно, не волнуйся. Я снова жду. И снова – ничего. Через неделю звонит, приглашает в кафе. Цены там просто безумные, она швыряет деньги, не глядя, мне бы на месяц хватило.
Так продолжалось почти два месяца, и я поняла, что она надо мной издевается. Понимаете, нарочно унижает!
Лара начинает громко рыдать. Федор достает из портфеля бутылку минеральной воды, оглядывается в поисках стакана. Не найдя, отвинчивает колпачок и протягивает бутылку Ларе. Она кивает и жадно пьет. Они слышат, как ее зубы выбивают дробь о край бутылки. Переглядываются.
– От ее следующего приглашения я отказалась, – говорит Лара, закончив пить, – и она больше не звонила, отстала. А через год вдруг объявилась и попросила быть свидетельницей на свадьбе. Говорит: развелась с Дубенецким и снова выхожу замуж… И так пристала, так пристала… что я не смогла отказать. – Лара смотрит на них затравленным взглядом. – Лучше бы я ей отказала! Наши отношения всегда плохо заканчивались. Вот ее сестра Нонна – совсем другой человек. Все считают, что она некрасивая, но к ней просто присмотреться нужно и привыкнуть. Она добрая… только суховатая. Неплохо зарабатывает, ветеринар, держит питомник в селе, разводит породистых собачек. Понимаете, она из тех, кто без лишних слов помогает. Она мне и деньги давала, и травы всякие Кирюше от болей в спине. И работу ему нашла – вахтером в банке. У нее везде связи. Работа, конечно, не бог весть что, но все-таки…
– Вы видели Нонну с Удовиченко в феврале в аэропорту, – говорит Коля. – Можно подробнее?
Лара Бекк опускает глаза и мучительно краснеет. Федор физически ощущает ее неловкость. Она жалеет о том, что брякнула сгоряча про Нонну и Удовиченко. Но никуда не денешься, слово сказано.
– Они сидели в углу, – выдавливает из себя Лара. – Я их не заметила, но увидела собачку Нонны, Белочку… маленькая, смешная такая… А потом увидела их. Он молчал, а она как будто упрекала его… потом заплакала… мне показалось, что заплакала… – Лара умолкает, не глядя на них.
Когда они выходили из здания школы, Федор спросил:
– Как там Кузнецов? Когда на волю?
– Говорит, еще пару недель, но, – Коля покрутил головой, – не нравится он мне – зеленый, слабый. Ему бы в отпуск…
– Передашь привет. И не напрягай его, пусть отдыхает. Кефирчик там, книгу, кроссворды.
– Ежу понятно. Но ты же его знаешь…
Глава 11
Кукла
В глухих коридорах и в залах пустынных
Сегодня собрались веселые маски.
Сегодня в увитых цветами гостиных
Прошли ураганом безумные пляски.
Н. Гумилев, Маскарад
– У вас красивый дом, – сказала Анна.
Она стояла посередине гостиной, с любопытством осматриваясь. Я бегло и часто взглядывал на нее, подсознательно отмечая… как бы это передать… ускользаемость… Есть такое слово «ускользаемость»? Ускользаемость ее облика. В ней не было ничего, за что мог бы зацепиться глаз. Лия, например, поражала воображение сочными красками, удушливыми ароматами, выразительной игрой бровей и так далее. Сонечка Ивкина узнавалась издалека по стремительной походке и белым одеждам. В Анне не было ничего броского. Говорят, совершенство незапоминаемо. В ней была гармония, звучавшая как неяркая и негромкая музыка – бледное лицо, тонкое и миловидное, очень светлые серые глаза, тонкий рот с приподнятыми уголками, отчего казалось, что она постоянно улыбается своим мыслям. Вернее, готова улыбнуться. Вся она состояла из несовременных плавных линий, которые, если их продолжить, оказались бы завитушками. Покатые плечи, узкая спина, тонкая фигура и медленные движения, тоже плавные и скупые, статичность… О, вот оно! Статичность! Статичность манекена. Статичность удлиненных женских фигурок Армани. Меня не удивило бы, если бы она вдруг застыла в центре комнаты на час или два, неторопливо переводя взгляд с одного предмета на другой. Поворачивая голову на гибкой длинной стеблевидной шее. Очень белой, с бледно-рыжими завитками, выбившимися из пучка на затылке. Она была словно воплощение моего излюбленного стиля – сецессии, и мне хотелось стать напротив и хорошенько рассмотреть ее. Стоять и смотреть, не отрывая взгляда, долго-долго.
«У вас красивый дом», – сказала она. И я взглянул на дом ее глазами. Мой дом – моя крепость, построенный отцом лет двадцать назад. Дом его мечты, сочетающий в себе зимнюю городскую квартиру и в то же время дачу. Сработанный из толстых желтых бревен отцовым пациентом по картинке из американского журнала. Я помню эту картинку: громадная комната с бревенчатыми стенами, камин, длинный грубый стол светлого дерева, такие же стулья-кресла, несколько разношерстных ковров на полу, белая пушистая шкура неизвестного животного на спинке громадного, как Ноев ковчег, коричневого кожаного дивана с десятком разновеликих гобеленовых подушек. За столом – люди, на столе – вино в бокалах. Глаз не оторвать, так красиво.
Строитель на коленях умолял отца позволить ему пропитать бревна какой-то технической жидкостью от древесных вредителей и покрыть пол лаком. Отец стоял насмерть, не желая нарушить деревенский стиль картинки. Все должно быть натуральным, никакой химии. Мастер призвал на помощь маму, и вдвоем они убедили отца не вмешиваться в строительные работы.
