– Танечка, а где тапочки бабушкины? – В голосе строгость и приказ не распускаться. – Мы бабушку сейчас умоем и покормим. А ты сама кушала? Не кушала? Почему? Я ж гречневые блины с подливкой принесла, Оксана сготовила, теперь остыли, а греть невкусно. Давай, накрывай на стол!
– Ладочка, не хочется, – слабо возражает Лидия Варламовна.
– Надо, Лидия Варламовна, надо! Помните, как вы меня песочили за математику, пропади она пропадом! И спрашивали – ты, Лада, кем хочешь быть? Неучем? Полы мыть? И в училище поступить заставили. За всю восьмилетку вас больше всех помню. Вы нам как родная были. И Сонечку в люди вывели, профессорша в университете, шутка ли сказать! Вон сколько ее сослуживцев приехало на похороны, и плакали, и речи какие на могиле говорили. Такое горе, такое страшное горе, но не руки ж на себя накладывать теперь, в самом деле! Танечка – золото, а не ребенок, отличница, умница, ваша кровиночка. Танечка, ставь чайник, доставай тарелки из буфета, глубокие, я супу принесла из потрошков, Кузьмиха курочку отдала чуть не задаром, и травки вот вам заварила от давления, пустырник и сушеницу. Любаша ненормальная у Адели гостит, лимон передала, здоровый, как тыква. Сейчас мы супчику и чайку с лимончиком!
Лада, поддерживая Лидию Варламовну, повела ее на кухню, усадила на табурет, разлила в тарелки суп.
– Аделя вам мыло дарит, на весь дом чих напал, такое крепкое. Французское. А у Семеновны был взрыв ночью, не слыхали? Семеновна говорит, со страху чуть жива осталась. Думала, война. Встала тихонечко и на кухню, оттуда вроде рвануло. Свет зажгла, а там, батюшки-светы! На потолке золотой шар висит, весь блестит и переливается и ходуном ходит, как дышит, и сквозняк гуляет – окно выбито, на стенках потеки, и воняет не пойми чем! Ну, чисто пришельцы из космоса! Посмотрела дальше, вроде осколки стекла по всей кухне и дрянь какая-то на полу. Тут ее вдруг и осенило по башке – никак брага взорвалась! И точно! Ведерной бутыли как не бывало! Под окном стояла. Дрожжей, видать, переложила. Дрожжи крепкие оказались, свежие, ну и рвануло. Вся брага на потолок кинулась да и прилепилась там. Хорошо, хоть ночью, а не днем, обошлось без жертв. Вчера весь день скребла стены и потолок. Генка Краско приходил, стекло вставил. Говорит ей: ты, Семеновна, прямо как террорист с химическим оружием! Весь поселок заиками сделаешь.
Кушайте, Лидия Варламовна, – приговаривала Лада, – кушайте, вон как исхудали, кожа да кости. Ничего, время все лечит. Вот оклемаетесь немного, и в город по наследственным делам надо. Там же и квартира, и вещи какие-никакие. И не отмахивайтесь, у вас дите на руках. И в собес, пенсию на ребенка выбить. Я с вами поеду, народ сейчас знаете какой? Не вырвешь – не дадут.
– Танюшка, – обрывает она себя, – покушала? Выйди на крыльцо, посмотри, где Кузьмихины куры, всю рассаду мне потоптали, кони, а не куры. Если что, гони их, проклятых, камнями. – Она подождала, пока за девочкой закроется дверь, и спросила в лоб: – Лидия Варламовна, а отец Танюшкин знает?
Лидия Варламовна внутренне сжалась. Мысль об отце Танечки не покидала ее ни на минуту с момента смерти дочери. Хоронили Сонечку здесь, в поселке, на местном погосте. Были коллеги из института, привезли продукты, помогали накрыть стол, свои все пришли. Сначала вроде стеснялись друг дружку, а потом ничего, освоились. Городские не чинились, вспоминали Сонюшку добрыми словами. Прекрасный педагог, перспективный ученый, надежный товарищ. Безвременно ушла из жизни…
Вячеслав Михайлович тоже был, подошел неловко, пожал руку. Потянулась она к нему, обнять хотела, да не посмела. Танечка как застыла вся, ее Лада к себе забрала, прямо из-за стола увела, напоила горячим молоком, уложила. Городские засветло уехали, им еще до города добираться. Дубенецкий подошел, стесняясь, сунул в руку деньги, она и не поняла сразу…
А свои остались, долго сидели, вспоминали, кто умер в поселке за последний год, потом перешли на живых, огороды, детей, потом пели. Лада хотела было спровадить гостей, да Лидия Варламовна не дала. Хорошо, когда в доме люди. А когда все ушли, Лада и Оксана остались убирать со стола и мыть посуду, и Лада спросила:
– Этот длинный – Танюшкин отец?
Лидия Варламовна не ответила, только кивнула.
– Танечка – копия отца! – сказала Лада. – Он знает?
– Не знает. Сонечка не хотела.
– Он на машине, видать, не бедный, и солидный из себя. Тоже из института?
– Работали когда-то с Сонечкой вместе и дружили, а потом он вдруг женился на студентке. А сейчас ушел из института, вроде бизнесмен.
– Кобели они все, эти мужики, что ученые, что простые. Мой Толик тоже, бывало… А у него дети есть?
– Нет. Да и жены тоже нет.
– А где? Развелись?
– Умерла. – Лидия Варламовна не стала вдаваться в подробности Лииной смерти, о которых знала от Сонечки.
– Такая молодая и умерла? – удивилась Лада. – Боже святый, спаси и помилуй, что делается на свете!
На том разговор и закончился. Лада уложила старую женщину в кровать, они с Оксаной закончили уборку, шепотом обсуждая гостей и Дубенецкого. «А он ничего, – сказала Оксана, – видный из себя». – «Ничего, – согласилась Лада, – а толку?»
И вот спустя почти неделю Лада вернулась к теме отцовства, загоняя Лидию Варламовну в угол своими речами.
– Вы не имеете права молчать, это же его ребенок. Может, у него и других-то больше не будет, хотя у мужиков по жизни детей не бывает, но все-таки хоть алименты стребовать. Сколько ребенку всего нужно, и одежда, и питание, а подрастет – он ее в институт устроит. А что вы ей дадите? Любовь, внимание, это конечно, но сейчас не старые времена, сейчас деньги нужны и связи. А отец, какой-никакой, он и есть отец. Если не захочет добром, можно и через суд отцовство установить, сейчас это раз плюнуть, и пусть платит. И за девять лет пусть заплатит. Да я бы за своих глаза выцарапала! А вы гордая очень, гордость тоже понимать надо. Вам гордость не позволяет просить, а ему лишать свое дитя нормальной жизни позволяет? – Фраза получилась немного неясная по смыслу, но убедительная.
– Ой, Лидия Варламовна! – спохватилась вдруг Лада. – А что ж это мы все про плохое? А может, он рад будет? И Сонечка его любила все-таки. И он ее. А что на студентке женился, так знаете, какие сейчас девки пошли? Ни стыда ни совести! Акулы, как вцепятся в мужика, хоть караул кричи! Вот и мой Толик тоже, нашлась одна, не посмотрела, что женатый и дети… А вдруг он обрадуется? Откуда ж мы знаем? Не будем про плохое. Хотя такая жизнь пошла, что и хорошего уже ничего не ждешь. Народ злой, как с цепи сорвался. У нас еще ничего, а в городе – не приведи Господь!
Лада говорит и говорит, речь ее звучит усыпляюще. Постепенно она переходит на свои проблемы, вспоминает хулиганов-близнецов, которых грозятся выгнать из школы, разве сейчас учителя? Всем все по фигу. «Вы ж учителя, воспитывайте, а не родителей в школу таскайте по десять раз на дню!»
– Надо ехать в город – и точка! – сказала Лада, как припечатала. – И взять его за жабры!
