– Пусти, поганец…
Он вспыхнул… и угас. Не опустился до ответного рукоприкладства. Поднял ее, посадил перед собой, попробовал обнять. Она фыркала, как лошадь, сдувала кудряшки, устряпанные дарами тайги, демонстративно отводила глаза. Зрел в ней мощный выброс энергии, который до поры до времени она сдерживала. Он взял в ладони ее лицо, развернул к себе, чтобы она посмотрела на него.
– А если ты меня не удостоишь взглядом, – натужно пошутил он, – покину этот мир, что стал при жизни адом.
Она невольно прыснула, высвободилась, оставив на щеках отпечатки его грязных ладоней.
– Покинешь, Илюша, покинешь. И гораздо быстрее, чем планируешь, если будешь мной распоряжаться, как собственной шубой.
Была в мерцающих глазах какая-то скрытая угроза. Но вновь затрещали выстрелы, и он обо всем забыл. Торжествующий вопль, переходящий в предсмертный, пальба. Дальше выстрелы звучали реже – как-то осмысленнее. Потом и вовсе прекратились. Илья напрягся, вытянул шею по ветру, стал прислушиваться.
– Илюша, может, пойдем, а? – жалобно тянула Даша.
– Постой, – встрепенулся Илья. – Здесь что-то не так…
Здесь все было не так! Прогремел мощный взрыв, предваренный вскриком. И – глухая кладбищенская тишина…
– Не пойду… – задрожала Даша. Какое мудрое и взвешенное решение. Прошло минут пять, они не проронили ни слова. Треснул выстрел – остался кто-то живой. А дальше он выбирался из ступора, выискивал в карманах старый «кольт», найденный перед поездкой на чердаке Павла Афанасьевича, боролся с охватившей его растерянностью.
– Сиди здесь, – приказал он.
– Сижу, сижу, Илюшенька, – закивала девица. – Ты только поосторожнее там, не ровен час…
«А то одной придется выбираться из этого дерьма», – хотел продолжить, но не стал. Он медленно выходил из леса, чувствуя ледяную пустоту в груди. Развалины подозрительные… нечто подобное он видел на страницах пособия профессора Золотарева «Древняя Сибирь». Святилище енисейских киргизов – это они окружали свои храмы на возвышенности каменными заборами… В кустах окровавленный лик – мертвый капитан Волынцев. Чуть поодаль – такой же Жилин. На той стороне продырявленного забора – чернявый татарин в кожанке. Рот оскален, в глазах злоба.
Он медленно обходил развалины. Внутренний дворик, заваленный грудами булыжников, – картина жутковатая, откровенная: обломки телеги, мертвые лошади, мертвые люди. Ельцов, Сыромятов, Онищенко, Крахарь, Гордецкий… Жандармский ротмистр Малютин, не сберегший себя для ответственной миссии… Двое живых – увы, из вражеского стана, – чьи спины уже приближались к дальнему лесу. Парень ковылял, опираясь на клюку, и ночной кошмар, который воплотился в образ уполномоченного Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, саботажем, спекуляцией, шпионажем и преступлениями по должности… Товарищ Субботин – чей визит с клевретами в дом Анастасии Афанасьевны навсегда останется в памяти. «Моя фамилия Субботин. Именем трудового народа! Гражданка Кольцова – вот мандат реввоенкома. В вашем доме производится обыск с целью конфискации сокрытых народных ценностей!» Он сжал револьвер и на подгибающихся ногах побрел за навьюченным чекистом…
Последние патроны улетели в белый свет. Сил сражаться не было – НИ У КОГО. Он не помнил, как рядом оказалась Даша – обхватила за рукав, волновалась страшно, бормотала посиневшими губами какую-то предохранительную молитву… Расстояние между ошметками враждующих партий неумолимо сокращалось. Красный командир и раненый боец стояли посреди тропы – набыченные, хмурые, безоружные, настороженно глазея на подходящих. «Полтора бойца», – мелькнула юмористическая мысль. Странно: ведь и на другой стороне, если вдуматься, полтора бойца. Одноногий парнишка равнозначен двуногой девушке. А еще он подумал, что допустил промашку, которую поздно исправлять. Рядом с мертвыми солдатами валялись винтовки. Подбери он хоть одну, и чаша весов свалилась бы на его сторону. Но возвращаться назад – с комиссаром наперегонки – это так нелепо…
Они стояли в десяти метрах, неприязненно разглядывая друг друга – идейные враги, которым на идею в этот час было глубоко и искренне плевать. Он ненавидел Субботина – жилистого, мрачного мужика с голубыми глазами, так и не сумевшего обзавестись жирком на обильных большевистских харчах. Он ненавидел его приспешника – чумазого тщедушного юнца в лохмотьях и рваной кепке. Ненавидел все их люмпенское племя – не умеющих ничего создавать, но без разбора убивающих, грабящих, насилующих… И эта ненависть хлынула из Ильи, как пена из брандспойта. Он бросился вперед, но ноги сделались ватными, занес кулак, обросший чугуном, ударил. А может, показалось, что ударил. Пробил пустоту и испытал мучительную боль в позвоночнике. Субботин отклонился, но и его тело не слушалось – столкнулись в коротком бессмысленном поединке. Илья схватил большевика за горло, тот сжал ему ключицу – оба захрипели, распались. Какая уж тут драка, когда сил осталось только упасть? Пронзительно взвизгнув, Даша бросилась под ноги пареньку – тот выронил свою клюку, упал, закричав от боли, она схватила выпавшую палку, замахнулась, но он ударил ее в бедро здоровой ногой, и девица, выражаясь неприличными словами, завертелась юлой…
Полное равенство сил. Или равенство бессилия, если угодно. Илья стоял, сжимая кулаки, тело просто разваливалось. Подошла Даша, бормоча проклятия – встала рядом. Поднялся, подволакивая ногу, раненый боец…
– Вы кто такие? – помолчав, спросил Субботин.
– Племянник купца Шалимова, – ответил Илья. – Ты убил его, Субботин, три недели назад. Вспоминаешь? Ты украл знаменитую коллекцию, которой нет цены, – чтобы купить на нее пару эшелонов пшеницы… Или прикарманить собрался?
– Не собрался, мальчишка, – усмехнулся Субботин. – Мне плевать, что ты думаешь, но хлеб для голодающих важнее твоей пошлой буржуазной роскоши…
– Ты так не думаешь, – покачал головой Илья. – Ты лицемер, Субботин, ты не глуп, я по глазам твоим вижу. А голод вы устроили сами – когда уничтожили страну…
«Какая патетика, право слово», – подумал Илья.
– Сволочи, – шмыгнула носом Даша.
– А ты умри, прошмондовка буржуйская, – завелся раненый. – Жаль, не прикончил тебя тогда гранатой.
Субботин хрипло рассмеялся.
– Помню тебя, мальчишка. Ты был в доме, когда мы брали побрякушки… Знаешь, мне плевать, что ты думаешь, но убивать твоего родственника приказа не было. Перестарались бойцы. Да и чего твой купец бросался на нас, как сторожевая псина?.. – внезапно Субботин сменил интонацию. Посмотрел подозрительно Илье за спину, осторожно осведомился: – Вы с бабой одни?
– Не одни. Взвод солдат вот-вот подойдет.
– Брешет, гаденыш, – ощерился раненый. – Свистит, как Керенский.
– Мы тоже не одни, – ощерился Субботин. – Семеро отлить отошли. Сейчас вернутся.
– П…дит, как Троцкий! – воскликнула Даша. – Двое их осталось! Всех перебили.
– Всех не перебьете, – сказал боец таким тоном, словно его уже вели к стенке. «Хорошо бы», – вздохнул про себя Илья.
