Девушка в очередной раз склонилась к траве и, уже не обращая внимание на полчища различных насекомых, атакующих каждую секунду, выплюнула желчную слизь и откинулась на спину. Закрыла глаза и попыталась успокоиться. Она не могла понять, что ее так выбило из колеи – падение в реку или трусость Павла? Ей очень хотелось верить в то, что он действительно просто не успел прийти к ней на помощь, но интуиция подсказывала Олесе, что дело не только в этом.
«Кстати, а что он вообще здесь делает? – пришло ей в голову. – Откуда он взялся? Почему поехал с нами?»
Олеся поднялась на ноги и подошла к костру, вокруг которого сидели путешественники, лениво подбрасывая в огонь сухие палочки. Ждали лодочника. Старик обещал вернуться за ними через два часа. Прошло полтора.
– А если он нас кинул? – Татьяна боязливо покосилась в сторону джунглей. – Уже темнеет.
– Не должен. – Олег внимательно посмотрел на Олесю. – Как вы?
– Спасибо, плохо, – улыбнулась Олеся. – Павел, можно тебя?
Воронин, полулежавший на сумке, сразу поднялся:
– Конечно.
Они отошли в сторону, но тут желудок Олеси опять скрутило, и она, жалобно всхлипнув, побежала за поваленное бревно.
– Господи! – Через минуту, бледная, с синяками под глазами, она подошла к Воронину. – Как мне плохо.
– Олеся! Олеся Викторовна! – Влад бежал к ним, держа на вытянутых руках какую-то кучу грязи. – Это ваше?
– Это моя сумка. Откуда она у тебя? – Олеся брезгливо посмотрела на облепленную грязью, водорослями и илом находку.
– Возле воды лежала, вон там. – Мальчишка махнул рукой. – Наверное, это старик вытащил, только почему-то ничего не сказал. – Влад удивленно пожал плечами. – Папа сказал, что вам надо вытащить вещи и высушить их у костра.
– Сами разберемся, – зло цыкнул Павел. – Без твоего папаши.
Влад пожал плечами и молча ушел.
– Зачем ты так с ним? – Олеся холодно смерила Воронина взглядом. – Он же совсем еще ребенок, да к тому же помочь хотел.
– А что я ему сказал? – взорвался Павел. – Или ты, может быть, обиделась за Олега?
– Что ты несешь? – Олеся присела на корточки и осторожно расстегнула сумку. – Между прочим, Олег спас мне жизнь.
Она доставала мокрые вещи и раскладывала их на траве. Олеся бережно вынула из сумки икону, и прижала ее к себе.
– Она совсем мокрая. Как ты думаешь, краски не сойдут?
Павел присел рядом:
– Откуда она у тебя?
– Я ее купила в антикварной лавке.
Воронин взял икону в руки:
– У нас дома была точно такая же, только на обороте у нее были инициалы… В.П. вот здесь. – Он перевернул икону и замер. – Смотри!
Олеся, разом позабыв и про расстроенный желудок, и про усталость, и про обиду, повернулась к Павлу и вместе с ним склонилась над иконой.
Действительно, на обратной стороне иконы в правом нижнем углу стояли инициалы В.П.
– Что это значит? Как? – Она не находила слов.
– Значит, это наша икона, – Воронин поперхнулся, – нам подарили ее на свадьбу, неужели ты забыла? Эта икона висела у нас, а потом куда-то пропала.
– Я вспомнила… – Олеся никак не могла собраться с мыслями. – А я думала, что это ты ее забрал.
– Слушай, я ее не забирал! – вспылил Воронин. – Может, это ты сдала ее в антикварную лавку, чтобы забыть обо мне и нашей совместной жизни?
– Кстати, о жизни. – Девушка посмотрела Павлу прямо в глаза. – Давно ли ты стал журналистом?
Воронин поднялся и машинально похлопал себя по карману в поисках сигарет.
– Послушай, Белка, умоляю, не устраивай мне допрос.
– Павлик. – Олеся тоже встала и подошла к мужчине. – Как ты здесь оказался? Я хочу знать правду.
– Правду? А зачем тебе она? – Павел вяло ковырял песок носком кроссовки. – Зачем?
Олеся открыла рот, но так и не смогла найти подходящих слов.
– Вот, и сама не знаешь. – Воронин ухмыльнулся.
– Прекрати! – Олеся зло сверкнула глазами. – Прекрати разговаривать со мной в таком тоне! Ты трусливый, ничтожный папочкин сыночек, ты, да ты даже спасти меня не смог! – Она всхлипнула и, чтобы Воронин не видел ее слез, повернулась к нему спиной.
Олеся бросилась в глубь джунглей, стараясь уйти от Воронина как можно дальше. Через какое-то время девушка остановилась и подняла голову, но ничего, кроме густых зарослей лиан и тяжелых крон деревьев, не увидела. Нарастал какой-то странный шум, происхождение которого Олеся не могла понять. И только когда первые тяжелые капли упали ей на лицо, ей стало ясно, что начался тропический ливень. Дождь шел сплошной стеной, и из-за плотной его пелены едва проступали очертания окружающих деревьев. К тому же заметно стемнело. Джунгли готовились к ночи.
Павел догнал девушку и схватил ее за руку:
– Ты куда? Жить надоело?
Олеся повернулась и что-то крикнула ему в ответ, но шум дождя полностью заглушил ее слова.
– Что? – Воронин нагнулся к ней. – Что?
– Я до сих пор тебя люблю, – едва расслышал Павел и, тяжело вздохнув, прижал ее к себе.
– Все будет хорошо, – тихо ответил он.
Удивительно, но Олеся услышала его и, немного приподнявшись на носочки, сама поцеловала Воронина.
Ливень кончился так же внезапно, как и начался. Небо немного просветлело, шум дождя сменился гомоном птиц.
Воронин продолжал сжимать Олесю в объятиях. Поцелуи его становились все настойчивее и требовательнее. Мокрая одежда липла к телу, и Павел никак не мог справиться со своей футболкой. Разозлившись, он одной рукой дернул за ворот, продолжая другой рукой раздевать Олесю. Звук рвущейся материи вернул Олесю к реальности.
– Павлик?!
– Помолчи, прошу. – Он шумно дышал, стаскивал с нее брюки.
– Ты делаешь мне больно! – Олеся даже не пыталась его оттолкнуть, а, наоборот, сама льнула к его разгоряченному телу. – О господи.
Они настолько были поглощены друг другом, что ничего вокруг не замечали. Громко хрустнула сломанная ветка, испуганно вскрикнула потревоженная птица. Олег стоял от них в нескольких метрах, совершенно не скрываясь и не отводя взгляда. Переплетенные тела были так близко от него, что, назови он сейчас их по имени, они бы услышали. Но Тихомиров не стал этого делать, он медленно отвернулся и пошел назад в импровизированный лагерь, и странная ухмылка не сходила с его губ.
– Где они? – Зареванная Татьяна Борисовна встретила Олега на полпути. – Вы нашли их?
Она громко ойкнула и упала, запнувшись обо что-то.
– Смотрите под ноги, – буркнул Олег, помогая женщине подняться, – а то свернете себе шею.
