— Реставрирую книги. Если вам угодно, это мое хобби.
У Ба взял длинный пинцет, зажал в нем крошечный кусочек бумаги, слегка окунул в клей, затем наложил поверх одной из многочисленных дырочек на книжной странице. После этого шариковой ручкой с тонким черным стержнем искусно подрисовал верхнюю недостающую половинку буквы «о». Я попыталась прочитать «перфорированные» строчки.
Мы не ста ны в и ыск ьях,
Но под к не всех эспе ций н ши
Мы в звр емся к на а ьн й точ е
Е вид лов о бы вне в е.
У Ба посмотрел на меня и слегка улыбнулся:
— Сейчас я разгадаю вам эту головоломку.
Мы неустанны в изысканьях,
Но под конец всех экспедиций наших
Мы возвращаемся к начальной точке,
Ее увидев словно бы впервые.
Он прочитал по памяти, затем пояснил:
— Это строки из стихотворения «Литтл Гиддинг». Его написал Элиот. Томас Стернз Элиот. Я очень высоко ценю его стихи.
У Ба снова улыбнулся и с гордостью показал первые отреставрированные им страницы сборника. Они были усеяны бумажными кусочками с дописанными черной пастой буквами или частями букв.
— Конечно, это хуже, чем цельная страница, но вполне читабельно.
Я еще раз взглянула на «заштопанную» страницу, потом на У Ба. Может, он шутит? В книжке не менее двухсот страниц, каждая из которых напоминала решето.
— И сколько времени займет восстановление этой книги?
— Теперь у меня на это уходит несколько месяцев. Раньше работал быстрее. Сейчас глаза капризничают, да и спине не нравится горбиться часами. Ничего не поделаешь, Джулия. Старость. — Он провел рукой по дырчатым страницам и вздохнул. — Этой книге особенно досталось. Наверное, даже черви оценили красоту стихов Элиота.
— Но ведь наверняка существуют более эффективные методы реставрации. И не такие трудоемкие, как ваш.
— Боюсь, этот способ — единственный, который мне доступен.
— Я могу прислать вам из Нью-Йорка все ваши любимые книги. Новые либо купленные у букинистов, но в приличном состоянии, — предложила я.
— Не надо тратить на меня время и деньги. К счастью, самые любимые свои книги я прочитал, когда они еще были в полном здравии.
— Тогда зачем вы их реставрируете?
— Ради забавы, — улыбнулся У Ба. — Меня это развлекает. И отвлекает.
— От чего?
У Ба задумался.
— Хороший вопрос. Ответ вы узнаете, как только я расскажу вам оставшуюся часть истории.
Мы замолчали. Я стояла и смотрела на книжные полки. Я находилась в деревянной хижине, где не было электричества. Водопровода, впрочем, тоже (уж не знаю, какой звук я вчера приняла за капающий кран). Зато в этом жилище обитали тысячи книг.
— Откуда у вас такая библиотека? — спросила я.
— От англичан. Читать я обожаю с детства. После войны англичан в Бирме значительно поубавилось. Кто-то погиб на фронте, кто-то не захотел возвращаться. Когда страна получила независимость, начался новый исход иностранцев и продлился несколько лет. Все книги, которые здешние англичане не хотели брать с собой, они отдавали мне.
Он встал, снял с полки увесистый том в кожаном переплете, раскрыл и перелистал страницы. Как и сборник Элиота, они были изъедены червями.
— Увы, в Бирме у книг есть не только поклонники, но и враги. Главный враг — климат. Затем идут черви и насекомые.
Позади стола, за которым работал У Ба, стоял небольшой шкаф. Хозяин открыл дверцу. Внутри лежало два или три десятка книг.
— Здесь я храню уже восстановленные.
У Ба подал мне одну. Она была в крепком кожаном переплете. Пролистав томик, я увидела многочисленные следы реставрации. Книга называлась «ДУША НАРОДА» и была издана в Лондоне в 1902 году.
— Если вам вдруг захочется побольше узнать о нашей стране, я бы рекомендовал начать с этой книги.
— Но с момента ее издания прошло почти сто лет! — с легким раздражением заметила я.
— Душа народа не столь изменчива, как мода на одежду или автомобили, — возразил У Ба.
Он подергал себя за мочки ушей и стал вглядываться в книги на нижних полках, словно что-то искал. Потом хлопнул себя по лбу и улыбнулся:
— Совсем забыл. Я ведь убрал ее в другое место.
У Ба откинул крышку красной лакированной шкатулки, стоявшей на рабочем столе, достал потемневший ключ и открыл второй шкаф.
— Вот эта книга. Она напечатана шрифтом Брайля. Ее мне отдала Су Кьи незадолго до своей смерти. Одна из любимых книг Тина Вина. Су Кьи забыла положить ее в мешок, когда он уезжал в Рангун.
Я привыкла к тяжелым книгам: энциклопедиям, справочникам, словарям. Но в этой, помимо тяжести, было что-то еще. Если честно, что-то ущербное. Книга практически развалилась. Переплет еле-еле держался на кусочках липкой ленты.
— Ее лучше разглядывать сидя, — подсказал У Ба. — Идемте в другую комнату. Выпьем по чашке кофе, и вы спокойно посмотрите любимую книгу вашего отца.
Мы перешли в комнату, где я спала. У Ба называл ее гостиной. Он принес термос с горячей водой и сделал нам по чашке растворимого кофе. Я положила книгу на колени и раскрыла ее. Страницы были толще обычных, но черви не пощадили и их. Я провела указательным пальцем по многочисленным бугоркам, обозначающим буквы. Почему-то мне стало не по себе. Я шумно закрыла книгу и переложила ее на стол, отодвинув подальше. Стыдно признаваться, но в тот момент меня охватил необъяснимый, абсурдный страх. Вдруг показалось, что на страницах книги и по сей день живет опасный «вирус слепоты» и я могу заразиться. У Ба этого не заметил или сделал вид.
А потом откуда-то издалека донеслось пение. Совсем тихое, на пределе слышимости. Оно было настолько нежным и хрупким, что могло оборваться в любую секунду. Я представила волну, которую впитывает песок, не дав ей омыть мои ноги.
Я вслушалась. Мелодия то исчезала, то появлялась снова. Я затаила дыхание. Потом, не знаю почему, песня зазвучала немного громче. Голоса были детскими, без устали повторявшими одну и ту же мантру.
— Это дети из монастыря? — спросила я.
— Да, но не городского. В горах есть еще один, и, когда дует ветер, мы наслаждаемся пением маленьких послушников. Вы сейчас слышите то же, что когда-то слышали Тин Вин и Ми Ми. За пятьдесят лет ничего не изменилось.
Я закрыла глаза и вдруг содрогнулась всем телом. Достигнув моих ушей, детские голоса проникали вглубь души и будоражили так, как не могло взволновать никакое слово, мысль или человек.
Откуда бралась эта магия? Я не понимала фраз. Тогда что столь глубоко трогало меня? Можно ли современную, рациональную женщину, какой я себя считала, довести до слез чем-то невидимым, непонятным и неосязаемым? Слабыми звуками, которые угасают, едва успев донестись с гор?
