* * *
— Сэр!
— Что, Хендерсон?
— За дверью ждет Фригби с результатами последних опросов.
— Мне некогда. Каковы эти результаты?
— Я думал, вам захочется услышать об этом непосредственно от Фригби, сэр, — сказал начальник штаба, который по опыту знал, что никогда не следует приносить дурные вести, если можно предоставить это кому-нибудь другому.
Фригби, получивший вынужденное разрешение войти, выложил президенту всё без утайки. Ответственность за операцию «Бревенчатая хижина» большинство американцев возлагали лично на него, несмотря на то, что он ее не санкционировал, да и не был президентом, когда она осуществлялась.
— Как же так, Фригби? — недоуменно спросил он.
Начальник штаба отвернулся. Смотреть, как страдает Гарольд Фаркли, было слишком тяжело.
— Уж коли на то пошло, сэр, — сказал Фригби, — большинство американцев — люди бестолковые.
— Что вы хотите сказать?
— Вам не следует обнародовать эти результаты, сэр.
— Черт возьми, Фригби! Черт возьми, Хендерсон!
— Так точно, сэр.
* * *
— То, что я собираюсь вам сообщить, не должно выйти за пределы этой комнаты, — сказал Роско Фаркант судье Голландцу. Было десять тридцать вечера. Они находились в пустующем кабинете другого судьи, куда вошли порознь, с разницей в полчаса, с противоположных сторон.
— Я умею хранить секреты, генерал, — сухо сказал судья Голландец. — Это подтвердят агенты ФБР, которые проверяли меня перед назначением на эту должность.
— Давайте не будем впутывать в это дело ФБР, — сказал генерал Фаркант. — Сначала вам следует кое-что узнать о его подоплеке.
Когда он договорил, очки судьи Голландца запотели полностью.
— Генерал, — сказал он наконец, — вы вставляете мне в колеса палки величиной с памятник Вашингтону и срываете слушание дела.
— Устав АНБ предусматривает полнейшую открытость. Наше агентство не занимается расследованиями. Вы же понимаете, почему не было смысла — более того, почему мы не имели права, с точки зрения национальной безопасности, — выступать с подобными показаниями.
— Да флаг вам в руки, — сказал судья Голландец, любивший иногда блеснуть знанием современного жаргона. — Однако это заставляет усомниться в правдивости показаний одного из главных свидетелей, выступавших на процессе.
— Тем не менее это была совершенно секретная операция по сбору разведывательных данных. До тех пор, пока мистер Синклер не поставил ее исход под угрозу.
— Откуда он о ней узнал?
— Вероятно, от своих хозяев в Пекине.
— А они-то откуда узнали?
— Этот вопрос заставляет вспомнить о многочисленных специальных методах. Несомненно, «Бревенчатая хижина» была поставлена под угрозу. Во всяком случае, известив мистера Бейлора о ее существовании, мистер Синклер сделал бесполезными все данные, полученные нами в ходе операции. Его цель, очевидно, состояла в том, чтобы защитить мистера Граба.
— Вы же сказали, что не получили информации о Грабе.
Генерал Фаркант вздохнул:
— Так и есть. В конце концов мы пришли к выводу, что мистер Граб не обсуждает с женой свои деловые отношения с индонезийскими посредниками, представляющими китайскую разведку.
— Граб получил индонезийские нефтяные контракты, президент Макманн получил от китайских военных денежные пожертвования на свою вторую предвыборную кампанию? Отмытые через заграничные акционерные общества Граба. Так, что ли?
— По существу — так. А коль скоро это так, вы, наверно, понимаете, почему было дано разрешение на электронное наблюдение за мистером Грабом.
— Почему же вы не вели наблюдение непосредственно за Грабом, не установили жучки у него дома?
— Я предпочел бы не отвечать, судья. Вопрос весьма щекотливый.
— А я не боюсь щекотки. Отвечайте. Я настаиваю.
— АНБ запрещено устанавливать слежку за американскими гражданами на территории Соединенных Штатов. Мы нашли лазейку.
— Продолжайте.
— Белый дом — это федеральное учреждение. А для ведения слежки в стенах федерального учреждения не требуется разрешения суда. Если же кто-то случайно вынесет жучок за пределы федерального учреждения, это уже не наша забота. Надеюсь, вы понимаете.
— Ничего себе лазейка! Выходит, вы начиняли жучками не только Линкольновскую спальню, но и личные вещи гостей, которые там ночевали, и таким образом могли продолжать подслушивать их разговоры.
Генерал Фаркант кивнул:
— Сотовые телефоны, карманные компьютеры, ноутбуки.
— Почему бы просто не взвалить всё это на плечи ФБР и ЦРУ?
— После случая с Уайли П. Синклером, случая с Олдричем Эймсом, случая с Хансеном наша вера в некогда бесспорное умение ЦРУ и ФБР хранить секреты, как вы, наверно, понимаете, сильно поколебалась. А если нельзя верить ЦРУ и ФБР, кому тогда можно верить?
— Видимо, АНБ, — не без ехидства заметил судья Голландец. — Но если вас интересовал только Макс Граб, зачем вы записали разговоры еще шестисот семидесяти двух человек?
— Судья, я пришел сюда сообщить вам, строго конфиденциально, что если обвиняемая ограничится требованием представить в суд только одну определенную запись — сделанную двадцать восьмого сентября, — то АНБ, возможно, не будет это требование оспаривать. В противном случае…
— АНБ, возможно, заявит, что подобных записей не существует. И сожжет все кассеты. Так, что ли? И дело с концом?
— Я не вправе это комментировать.
* * *
— Бойс! — Бет, скрывшись из поля зрения Секретной службы, говорила по сотовому телефону, подаренному ей одной вашингтонской подругой. Она набрала номер телефона-автомата в Арлингтоне, на самой границе территории, в пределах которой было разрешено передвигаться Бойсу до вынесения постановления по его собственному уголовному делу. — Мне только что звонили. Голландец собирается удовлетворить требование — при условии, что мы ограничимся одной кассетой.
— Замечательная новость. Но…
— Что?
— Неужели тебе не хочется послушать, что записано на остальных шестистах семидесяти двух кассетах?
— Это не к спеху.
— Я хочу прийти в суд, когда ее будут прослушивать. Я изменю внешность. У меня это уже неплохо получается.
— Не выходи из машины. Ради бога, Бойс!
— Твои эсэсовцы хотят меня пристрелить. Видела бы ты, как они на меня смотрят.
— Держись. Ого, ну и сообщение только что передали!
— О чем?
— О Бабетте. Угадай, кто представляет ее интересы?
