– Ванель?
– Одному из друзей интенданта финансов господина Кольбера, – добавил Фуке с такой неподражаемою небрежностью и с таким безразличием и простодушием, что художник, актер и поэт должны раз и навсегда отказаться воспроизвести их кистью, жестом или пером.
Произнеся эти слова и раздавив Кольбера своим превосходством, суперинтендант снова почтительно склонился пред королем и вышел, наполовину отмщенный изумлением властителя и унижением фаворита.
– Возможно ли это? – сказал, обращаясь к самому себе, Людовик XIV после ухода Фуке. – Он продал должность генерального прокурора?
– Да, ваше величество, – отчеканил Кольбер.
– Он сошел с ума! – заметил король.
На этот раз Кольбер ничего не ответил. Он прочитал мысль своего господина, и эта мысль также была его мщением. К его ненависти присоединилась еще и зависть; и если его план состоял в том, чтобы довести суперинтенданта до разорения, то теперь над Фуке нависла еще и угроза опалы.
Отныне – и Кольбер это почувствовал – его враждебность к Фуке не встретит больше противодействия со стороны Людовика XIV, и первый же промах Фуке, который можно было бы использовать как предлог, повлечет за собой беспощадное наказание. Фуке выронил из своих рук оружие. Ненависть и зависть только что подобрали его.
Король пригласил Кольбера на празднество; Кольбер поклонился, как человек, который уверен в себе, и принял королевское приглашение, как тот, кто оказывает одолжение.
Король принялся составлять список приглашаемых в Во. Когда он дошел до имени де Сент-Эньяна, лакей доложил о приходе графа де Сент-Эньяна. При появлении королевского Меркурия Кольбер скромно ретировался.
XVII. Соперники в любви
Прошло не более двух часов, как Людовик XIV расстался с де Сент-Эньяном. Но, обуреваемый первым пылом любви, он испытывал настоятельную потребность непрерывно говорить о Лавальер, когда не видел ее. Единственный человек, с которым он мог позволить себе откровенность подобного рода, был де Сент-Эньян; итак, де Сент-Эньян стал ему насущно необходим.
– Ах, это вы, граф! – воскликнул король, обрадованный и тем, что видит де Сент-Эньяна, и тем, что не видит больше Кольбера, хмурое лицо которого неизменно портило ему настроение. – Так это вы? Тем лучше! Вы пришли очень кстати. Вы участвуете в нашей поездке?
– В какой поездке, ваше величество?
– В поездке, которую мы предпримем в Во, где суперинтендант устраивает для нас празднество. Ах, де Сент-Эньян, ты увидишь наконец празднество, рядом с которым наши развлечения в Фонтенбло – забавы каких-нибудь приказных.
– В Во! Суперинтендант устраивает для вашего величества празднество в Во? Только-то?
– Только-то! Ты очарователен, напуская на себя равнодушие. Да знаешь ли ты, знаешь ли, что едва станет известно об этом приеме в Во, назначенном суперинтендантом на следующее воскресенье, как все наши придворные начнут грызть друг другу горло, лишь бы получить приглашение? Повторяю тебе, де Сент-Эньян, ты участвуешь в этой поездке.
– Да, ваше величество, если не совершу прежде более отдаленной и менее привлекательной.
– Какой же?
– На берега Стикса, ваше величество.
– Куда? – воскликнул со смехом Людовик XIV.
– Нет, серьезно, ваше величество; меня побуждают отправиться в эти края, и притом в такой решительной форме, что я, право, не знаю, как отказаться.
– Я не понимаю тебя, мой милый. Я знаю, правда, ты сегодня в ударе, но не спускайся с вершин поэзии в укутанные мглою долины.
– Если ваше величество соблаговолите меня выслушать, я больше не стану вас мучить.
– Говори!
– Помнит ли король барона дю Валлона?
– Еще бы! Он отменный слуга короля, моего отца, и, честное слово, собутыльник не худший. Ты говоришь о том, который обедал у нас в Фонтенбло?
– Вот именно. Но ваше величество забыли упомянуть еще об одном его качестве – он предупредительный и любезный убийца!
– Как! Господин дю Валлон желает убить тебя?
– Или сделать так, чтобы меня убили, что то же самое.
– Ну что ты?
– Не смейтесь, ваше величество, я говорю чистую правду.
– И ты говоришь, что он добивается твоей смерти!
– В данный момент достойный дворянин только об этом и думает.
– Будь спокоен. В случае чего я сумею тебя защитить, если он в этом деле не прав.
– Ваше величество изволили произнести слово «если».
– Разумеется. Отвечай же мне, мой бедный де Сент-Эньян, отвечай так, как если бы дело касалось кого-либо другого, а не тебя. Прав он или не прав?
– Пусть судит об этом ваше величество.
– Что ты сделал ему?
– О, ему ничего. Но, по-видимому, одному из его друзей.
– Это то же, что ему самому, а его друг – один из четырех знаменитых?
– Нет, это сын одного из четырех знаменитых, всего-навсего сын.
– Но что же ты сделал ему?
– Я помог одному лицу отнять у него возлюбленную.
– И ты признаешься в этом?
– Нужно признаваться, раз это правда.
– В таком случае ты виноват.
– Значит, я виноват?
– Да, и по правде сказать, если он прикончит тебя…
– Ну?
– То будет прав.
– Ах, вот вы как рассудили, ваше величество?
– А ты недоволен моим решением?
– Я нахожу, что оно слишком поспешно.
– Суд скорый и правый, как говорил мой дед Генрих Четвертый.
– В таком случае пусть король сейчас же подпишет помилование моему противнику, который ждет меня близ Меньших Братьев, чтобы убить меня.
– Его имя и лист пергамента.
– Ваше величество, пергамент – на вашем столе, а что касается имени…
– Что же касается его имени?
– То это виконт де Бражелон, ваше величество.
– Виконт де Бражелон! – воскликнул король, переходя от смеха к глубокой задумчивости.
Затем, после минутного молчания, он вытер пот, выступивший на его лбу, и невнятно пробормотал:
– Бражелон!
– Ни больше ни меньше, ваше величество.
– Бражелон, жених…
– Боже мой, да! Бражелон, жених…
– Но ведь Бражелон находится в Лондоне?
– Да, но ручаюсь вам, ваше величество, сейчас он там уже не находится.
– И он в Париже?
– Точнее сказать, близ монастыря Меньших Братьев, где, как я имел честь доложить, он ожидает меня.
