– Мама разрешила мне лечь позже.
– Мне она этого не говорила. Герб, а вам говорила? – Это была традиционная практика: хороший и плохой полицейский. Еще это напоминало самый настоящий горячий спор с Советами по поводу ядерного разоружения. А ведь перед нами был всего лишь семилетний мальчишка, которого мы пытались соблазнить мороженым. – Что ж, ты ложишься в постель, а мы забираем телевизор.
Фили протянул руку и выключил телевизор. Хлопушка сделал то, что должен был сделать: он заплакал.
– Отлично, – сказал я, обращаясь к Фили, пока Хлопушка плакал. – Почему бы вам не пойти и не принести нам побольше мороженого?
Фили покачал головой. Хлопушка на время прекратил плакать и сказал:
– От «Стива», не от «Свенсена».
«Стив» был в Джорджтауне, а «Свенсен» в паре кварталов от Белого дома.
Громко ворча, Фили ушел.
Вернулся он через полчаса, хорошенько вымокнув. (В тот вечер лил сильный дождь.) И в отвратительном настроении.
– Вот.
И он буквально швырнул Хлопушке огромную упаковку мороженого.
– Наверху зефир?
По лицу Фили малыш понял, что с вопросами лучше покончить, и принялся за мороженое, в котором, кажется, было все, кроме зефира.
Мы с ним сидели рядышком и смотрели фильм. Фили мерил шагами комнату, беспрерывно курил и звонил из гостиной Линкольна. Меня фильм тоже захватил, он был очень трогательный.
Ровно в десять Фили вошел в желтую овальную комнату, где мы смотрели телевизор.
– Только этого не хватало, – с раздражением произнес он, так как мы оба – и я и Хлопушка – были в слезах.
Фили вновь взялся за Хлопушку и веселил его, пока тот не согласился сыграть в охотников за сокровищами. Тогда он показал малышу рулон чистой бумаги, какая используется для телесуфлера, и открыл ему «страшную тайну», будто бы карта нарисована точно на такой бумаге и хранится в верхнем правом ящике письменного стола в кабинете, который Хлопушка называл «яйцом».
Я посмотрел на часы. Было десять минут одиннадцатого. До возвращения президента и первой леди оставалось тридцать пять минут. Нам следовало поторопиться.
Для верности я связался с охраной в Центре Кеннеди. Мне сообщили, что Феникс и Фантазия на приеме в честь композитора Кеннета Фукса, симфонию которого впервые исполняли в тот вечер.
Когда я вернулся к Фили и Хлопушке, они спорили о том, нужно ли брать с собой на поиски Теодора, хомячка Хлопушки. Когда я напомнил Фили, что у нас не больше получаса, он перестал возражать против Теодора. Опустившись на корточки рядом с мальчиком, он сказал ему, что лучший пират – это быстрый пират, и если Хлопушка возвратится через пять минут, то получит еще один приз.
– Деньги?
Фили не сводил с малыша глаз.
– Да.
– Сколько?
– Иди! Пять минут.
Хлопушка стрелой понесся по широкой лестнице, устланной красным ковром.
– Теперь надо выпить, – сказал Фили, отправился к бару и налил себе довольно много виски.
Через две минуты зазвонил телефон. Служба безопасности не дремала.
– У нас тут Хлопушка. Он направляется в Розовый сад.
– Все нормально, – ответил я, стараясь не возбудить подозрений.
– Мистер Вадлоу, на улице всего четыре градуса. А он без пальто.
У меня на душе заскребли кошки, и я уже собрался было попросить агента, чтобы он вернул мальчика, но Фили вырвал трубку у меня из рук и приказал агенту оставаться на месте.
– Ребятишки… Им ничего не делается.
Я чувствовал себя как нерадивая мать.
Через минуту опять зазвонил телефон. Бдительность проявлял агент на посту рядом с Овальным кабинетом.
– Сэр, у нас тут сын президента.
– Да, я знаю, – ответил я. – Не беспокойтесь.
– Отлично, сэр. Он с одной из наших девушек. Сейчас она приведет его обратно.
– Нет! – крикнул я. – Отпустите его.
Агент не сумел скрыть удивления.
– Мы думали…
– Мы играем, – отрезал я. – У нас последняя надежда уложить его в постель. Оставьте его.
Через минуту я говорил по телефону с Хлопушкой.
– Дядя Герб, это так здорово! – вопил он.
– Знаю, – подтвердил я. Фили отчаянно жестикулировал, показывая на часы. – А теперь за дело.
– Подожди. Теодор хочет поговорить с тобой.
Пару минут я слушал дыхание хомячка. Фили тоже слушал – по другому телефону – и качал головой.
– До свидания, Теодор, – мрачно проговорил я, не в силах отделаться от отвратительного чувства вины.
Но Хлопушке этого оказалось мало.
– А дядя Майк хочет поговорить с Теодором?
Фили с раздражением замотал головой.
– Хлопушка, он не может подойти к телефону. Знаешь, если твои папа с мамой вернутся до того, как ты будешь в постели, нам всем здорово попадет.
– Ладно!
– Хороший мальчик.
Фили сидел, спрятав лицо в ладонях и раскачиваясь вперед-назад, вперед-назад. Опять зазвонил телефон.
– Говорит Томпсон, сэр.
– Да. В чем дело?
– Мальчик сидит за столом президента, сэр.
Я фальшиво рассмеялся.
– Ну, прямо как его отец, а, Томпсон?
– Сэр, строго говоря…
– Томпсон, оставьте парнишку в покое.
– А президент не рассердится?
– Это я улажу, Томпсон.
– Если вы приказываете, сэр.
Я словно очнулся от этих слов и сказал, чтобы Томпсон не отключался, так как я хотел знать, когда Хлопушка отправится в обратный путь. В это время Фили держал связь с Центром Кеннеди, отслеживая передвижения президента.
– Дьявол! – едва не завопил он. – Они идут к выходу.
У нас оставалось минут семь.
– Томпсон, – приказал я, – сообщите Хлопушке, что его родители едут домой.
Томпсон ответил:
– Он бежит к вам, думаю, со скоростью не меньше шестидесяти миль.
Мы ждали на верхней площадке лестницы, то и дело глядя на часы.
– Где же он? – не выдержал Фили. – Пора ему быть тут.
Я позвонил на пост около двери, ведущей в Розовый сад. Оказалось, что Хлопушка миновал ее две минуты назад. Я подсчитал, – не упустив из вида ни одного метра пути, – что он может появиться в любой момент.
Но его все не было. Фили запаниковал.
– Может, нам пойти поискать его?
