– Всего-то кучка радикалов, – выдохнул я, стараясь за что-нибудь ухватиться. – А большая часть американского народа…
– К чертям собачьим. – Он полез в карман ветровки и достал фляжку. – Ладно, я, во всяком случае, не говорю о себе в третьем лице. Когда вы кинетесь со всех ног сочинять свои проклятые мемуары, этого обо мне никто не сможет написать.
Пусть выскажет все, что у него на душе, подумал я. Потом будет лучше работать.
– Ну, вы уже нашли себе издателя?
Я удивился и даже обиделся, услышав такое.
– Нет, конечно же. Зачем? У меня нет намерения писать мемуары.
Он засмеялся.
– А Фили говорил другое.
– Что?
Он сделал глоток из фляжки.
– В тот день, когда Джесси побила вас. Поэтому я и взял вас обратно. Он сказал, что вы уже подписали договор с издателем и собираетесь все рассказать о нашей семейной жизни.
Фили! Вот, значит, как было дело. Я крепко сжал в руках водоросли, представляя, что это шея Фили.
– Герб, должен признаться, я и впрямь ненавидел вас какое-то время. А потом одумался. Какого черта? Все пишут воспоминания.
Я сказал ему, что это неслыханное вранье, что Фили всего лишь – в своей обычной идиотской манере – старался вернуть меня на службу.
Он лишь пожал плечами.
– Неважно. Ах, до чего же мне тут нравится.
Злясь на Фили, я цеплялся за камень, пока президент вглядывался в морскую даль.
– Хотите выпить? – спросил он, протягивая фляжку и пытаясь рассмотреть меня в темноте. – Как вы там?
– Нормально, – ответил я, все еще не справившись со своими чувствами.
– Герб, я всегда хотел спросить вас.
– О чем?
– Вам нравилось быть бухгалтером?
Если честно, у меня не было настроения обсуждать свою профессию, и я пробормотал нечто нечленораздельное о том, что люблю работать с цифрами. Мол, цифрам можно доверять.
– А я не смог бы. Скучно.
– Мне нравилось.
У меня нестерпимо болели руки.
– На Юге нам не одолеть. Вам известно, как на прошлой неделе назвал меня Монтгомери?
[22]
– Может быть, если бы мы устраивали почаще совместные завтраки… – простонал я.
Президент буркнул что-то и отпил из фляжки.
– Совместные завтраки! Да этих людей надо нещадно бить. Урезать их непомерные фонды, закрывать военные базы. Вот такой язык они понимают.
– Мы пытались. Но это ни к чему не привело.
– Не привело? У нас ведь не богадельня! «Как мы себя сегодня чувствуем?»
– Я говорил, – произнес я с нарастающей злобой, – о нашей администрации.
– Может быть, виноваты сотрудники. Может быть, меня повело не туда. Прошу прощения – нас.
Я вздохнул. Такое уже было.
– Если вам не нравятся сотрудники, которых мы подобрали, почему бы нам не подыскать других?
– Может быть, и надо!
– Отлично, – сквозь зубы произнес я. – Я могу сразу назвать, кого надо заменить.
– Я тоже!
Теперь мы орали друг на друга, разделенные полосой водорослей, блестящих в лунном свете.
– Если вы так считаете, я подаю в отставку!
– Принято! Прямо сейчас!
– Отлично! Может быть, я еще поработаю на Джорджа Буша…
– Вот и прекрасно! Поможете мне обойти его!
– …после того, как напишу воспоминания!
– Давайте! Кстати, не забудьте взять у меня рекомендацию, а то ведь вам и кафе-мороженое не доверят!
– Ха, держу пари, вас не подпустят к президентской библиотеке! Кому нужны ваши документы и отвратительные речи?
– Гарварду!
– Вы имеете в виду университету Каракаса?
Тут я разжал пальцы, чтобы погрозить ему кулаком. Лучше бы я этого не делал. Водоросли, за которые я продолжал держаться одной рукой, подались вниз, и я вновь стал сползать по склону.
– А-а-а! – закричал я, однако мне удалось уцепиться за другой пучок водорослей.
– Ну же, хватайтесь за мою… – Президент наклонился, протягивая руку.
Я поднял голову и увидел, что он тоже съезжает вниз.
– Осторожней! – крикнул я, но было уже поздно.
Головой он уже уткнулся мне в плечо, и, не выдержав нашей общей тяжести, водоросли с мерзким хлюпаньем выдрались из камней. Я попытался немного притормозить наше падение, но лишь содрал кожу с пальцев. Как два лося, сцепившихся рогами, мы скатились с «обломка стариковского зуба».
26
Передышка
Арнольд прописывает мне успокоительные таблетки. Очень соблазнительно, но голова должна быть ясной.
Из дневника. 7 сентября 1992 года
На другое утро в одиннадцатом часу Фили появился у моей кровати в госпитале военно-морского флота.
– О-о-о-ох, – приветствовал я его.
– Только что видел босса, – сияя, сказал Фили. – Он ужасно выглядит. Оба глаза фиолетовые. На лбу шишка размером с мяч, каким играют в гольф. Локоть пришлось зашивать.
– Почему это вас радует? – со стоном спросил я.
Боль в груди мешала мне дышать, и кончики пальцев под повязкой горели огнем.
– Телефон разрывается. Нам позвонили двенадцать тысяч человек. А сколько цветов! Мы отправляем их на Арлингтонское кладбище.
Мне было приятно, что американский народ не остался равнодушным к беде президента, но все же меня удивило такое обилие знаков внимания.
– Ну, если учесть обстоятельства…
– Какие обстоятельства?
– Такер ведь совершил подвиг. Говорю вам, люди забрасывают Буша камнями.
– Какой подвиг он совершил?
– Спас вам жизнь.
Потом Джоан рассказала мне, что я попытался слезть с кровати и ударить Фили. Очевидно, я опять повредил ключицу и потерял сознание от боли.
Придя в себя, я первым делом увидел лицо склонившегося надо мной врача. Джоан сидела рядом, и вид у нее был расстроенный.
– Фили, – простонал я. – Фили.
– Мистер Вадлоу, я понимаю, вам плохо, – сказал врач.
– Да нет, доктор, мистер Фили…
– Да-да, – кивнул врач. – Вам нужно отдохнуть, мистер Вадлоу.
Несколько часов спустя Джоан покормила меня домашним мясным рулетом. Даже не знаю, что бы со мной было без нее.
