Флоренс взглянула на дверь и за толстым стеклом увидела чье-то лицо, уставившееся на нее из коридора. Поняв, что она пришла в себя, лицо исчезло, и у Флоренс осталось всего несколько спокойных минут на то, чтобы оценить ситуацию.
Последнее, что она помнила, был прижатый к ее лбу пистолет. Салим бен Джудар. Еще там был полковник… Небкир? Висок у нее гудел от боли. Свободной рукой Флоренс оттянула повязку и нащупала под ней несколько швов, твердых, как рыболовная леска. Видимо, бен Джудар ударил ее в висок своим пистолетом. А теперь она находилась в каком-то тюремном госпитале. Судя по всему, они пока не собирались ее убивать.
Дверь открылась, и в палату вошел Салим бен Джудар. Почему-то он уже не выглядел таким страшным и скорее напоминал затюканного менеджера среднего звена, который засиживается допоздна на работе, чтобы приготовиться к важному докладу и объяснить начальству, каким образом можно сократить оперативный бюджет следующего квартала на восемь процентов. В руках у него была дощечка с зажимом для документов.
– Так, значит, пришла в себя. Подпишите нам вот это.
Он протянул ей свою дощечку.
– И в чем я должна признаться на этот раз?
– В том, что участвовали в покушении на эмира. Вас казнят завтра вечером. Без разницы – подпишете вы это или нет.
Его безразличие выглядело нарочитым. Типа: да, чуть не забыл, мы же вас завтра убьем. Сначала несколько других человек, а потом вас.
«Ладно», – подумала Флоренс. Она тоже умела играть в эту игру.
– Я вам подпишу что угодно, – как можно небрежней сказала она. – Но только после того, как вы разрешите мне встретиться с Лейлой.
– Ее здесь нет. Она в другом месте.
Было совершенно ясно, что он лгал.
– С ней все в порядке?
– Хватит с нее того, что она до сих пор жива.
– Разрешите мне с ней встретиться, и я это подпишу, – Флоренс протянула ему обратно дощечку с бумагой. – И больше я говорить об этом не буду. Вам уже меня не испугать, Салим.
Он молча уставился на нее, и в глазах у него мелькнуло нечто похожее на уважение. За свою карьеру он успел известить шестнадцать человек о том, что их скоро казнят. Ни один из них не воспринял эту новость с таким спокойствием. Салим бен Джудар повернулся и вышел из комнаты.
Через час дверь снова открылась и внутрь вошли два охранника. Они уже не стали заковывать ее в наручники и грубо с ней обращаться, однако покрыли ей голову абайей и только после этого вывели из камеры. Пройдя с ними несколько коридоров, она услышала, как открываются тяжелые двери, и немедленно ощутила волну раскаленного воздуха, ворвавшуюся снаружи. Ее усадили в машину между двумя мужчинами, от одного из которых сильно несло потом. Ехали они почти целый час. В конце концов ее вывели из машины, и она снова ощутила палящую жару Матара – если, конечно, они находились не в Васабии. Флоренс завели в здание, где снова было прохладно. Затем ее усадили на стул, и она поняла, что перед ней стоит стол. Абайю, в которой не было отверстия для глаз, с нее не снимали, и поэтому она все еще ничего не видела. Прошло несколько минут. Наконец раздался звук открываемой двери, и она услышала мужские голоса. Флоренс, говоря с Салимом, не блефовала: они уже действительно были не в силах ее испугать. Весь запас ее страха был исчерпан.
Кто-то снял с нее абайю. Флоренс от неожиданности заморгала, а потом увидела, что напротив нее за столом сидит Лейла.
– О, моя дорогая сестра, – сказала Лейла, и глаза ее заблестели от слез. – Что они с тобой сделали?
Флоренс подалась вперед и взяла руки Лейлы в свои. Та выглядела изможденной, постаревшей, но по-прежнему красивой. Глаза ее, некогда полные огня и веселья, теперь напоминали глаза загнанного животного.
– А ты как себя чувствуешь, дорогая сестра? – спросила Флоренс, и обе они разрыдались.
– Ну вот, – сказала Лейла, утирая слезы. – Теперь они скажут, что это правда – что мы с тобой точно две местные лесбиянки.
Флоренс улыбнулась и от этого почувствовала себя как-то странно. Она вдруг поняла, что уже долгое время не улыбалась.
– Ну что же, – сказала она. – Мы все еще живы. И как это нам удалось?
Кроме них в маленькой комнате не было никого. Впрочем, наверняка за ними наблюдали и даже записывали на пленку.
– Ты знаешь хоть что-нибудь о том, что произошло? – спросила Флоренс.
– Похоже, кто-то пытался убить Малика.
– Да, – кивнула Флоренс. – И мне теперь придется… – Голос ее дрогнул, и она замолчала.
В глазах Лейлы появилась тревога. Она покачала головой.
– Не надо, Фьоренца, не делай этого.
– А тебя они заставили в чем-нибудь признаться?
– В том, что я оказывала дурное влияние на Газзи.
Флоренс опять улыбнулась:
– Ну это не новость. А что обещали взамен?
Женщины обменялись пристальными взглядами.
– Сотню ударов плетью, – ответила Лейла.
– О господи, Лейла…
Это был смертный приговор. Неужели она об этом не знала?
– В конце концов, это не намного хуже, чем те ужасные школы, куда меня отправляли в детстве. Потом они вышлют меня из страны. – Она выдавила улыбку. – Надеюсь, куда-нибудь на юг Франции, а не в мрачную местность в окрестностях Сахары. А ты, Фьоренца? Что они сделают с тобой?
– Депортируют, – солгала Флоренс. – Похоже, я тут всем надоела.
В этот момент открылась дверь и вошел охранник.
Поняв, что их сейчас разлучат, они крепко взялись за руки.
– Значит, увидимся на юге Франции, – сказала Флоренс.
– Договорились. На юге Франции. И упьемся шампанским в стельку.
– Храни тебя Бог.
– И тебя, моя дорогая. Аллахмаа'ек йехфатхек. Эшуфек бихеер.
О том, что он должен немедленно вернуться в Париж, Делам-Нуара известили ледяным голосом по телефону. Самолет уже ждет, и этому рейсу матарские власти дали разрешение на посадку. Делам-Нуар все понял.
Наклонившись вперед, он попросил у водителя сигарету. Хорошо, что он на Ближнем Востоке. Здесь курят буквально все. Сам он бросил более сорока лет назад после тяжелого приступа депрессии и стыда, когда ему пришлось прижигать сигаретой грудь несговорчивого заключенного в Алжире, чтобы развязать тому язык. Теперь он с удовольствием закурил, втянул дым и откинулся на спинку кожаного сиденья с той безмятежностью, которую приносит с собой лишь окончательное поражение. Через секунду он решил сделать последний звонок принцу Баваду в Каффу. Скорее из любопытства, чем по какой-либо иной причине.
Бавад начал немедленно отчитывать Делам-Нуара в самой жесткой манере. Делам-Нуар пропустил этот поток брани мимо ушей, как пропускал пустынные пейзажи за окном автомобиля. Его больше интересовал страх Бавада, который он ощущал почти физически.
