— С вами все в порядке? Вы что-то побледнели.
Это был человек, которого я заметил еще раньше, тот, в желтой бабочке. Если уж гости и приходят, то именно в тот момент, когда у вас спущены штаны, ни секундой раньше. Я попытался выпрямиться, опираясь на растение.
— Все в порядке, — сказал я.
— А откуда вы его знали? — спросил он, окидывая меня взглядом.
— Мы были… — я втиснул колено между горшком и стеной, надеясь, что это придаст мне устойчивости, — мы были в родстве.
— Член семьи! О, простите ради бога. Я думал, что уже встречался со всей мишпохой!
[34]
— Он произнес это как мишпуха. — Конечно, я должен был догадаться. — Он снова оглядел меня с головы до ног и провел рукой по волосам, чтобы убедиться, что они прочно сидят на месте. — Я думал, вы один из его поклонников, — сказал он, указывая на редеющую толпу. — А с чьей стороны?
Я схватился за самую толстую часть растения. Комната поплыла у меня перед глазами, и я попытался сосредоточиться на его бабочке.
— С обеих, — сказал я.
— С обеих? — повторил он недоверчиво, глядя вниз на корни растения, которые изо всех сил пытались удержаться в земле.
— Видите ли… — начал я. Но тут растение неожиданно вырвалось из почвы. Я подался было вперед, но моя нога оказалась зажата между горшком и стеной, так что другой ноге, оставшейся без поддержки, пришлось продвигаться вперед одной, и край горшка врезался мне в пах, а руке не осталось ничего, кроме как влепить крупный кусок грязи, свисавший с корней, в лицо мужчине в желтой бабочке.
— Простите, — сказал я. Боль выстрелила мне между ног и электрошоком пронзила кишки. Я попытался выпрямиться. Моя мать, да будет благословенна ее память, обычно говорила: «Держи спину прямо». Земля сыпалась у моего собеседника из ноздрей. В довершение всего я вытащил свой замызганный носовой платок и прижал ему к носу. Он отмахнулся от моей руки и достал собственный платок, свежевыстиранный, сложенный в аккуратный квадратик. Он встряхнул его. Флаг капитуляции. Воцарилось неловкое молчание, пока он вытирался, а я приводил в порядок свою нижнюю часть тела.
Через мгновение я уже оказался лицом к лицу со сводным братом моего сына, а мой рукав был зажат в зубах питбуля в бабочке.
— Смотри, кого я отловил, — пролаял он. Бернард приподнял брови. — Говорит, что он из мишпухи.
Бернард вежливо улыбнулся и посмотрел сначала на разрез на моем воротнике, а потом на порванный рукав.
— Простите, — сказал он, — я вас не помню. Мы встречались?
У питбуля изо рта текли слюни. В складках его рубашки застряли комочки земли. Я взглянул на табличку «Выход». Может, я бы и бросился туда, если бы не был так тяжело ранен. На меня накатила волна тошноты. И что? Иногда на человека нисходит озарение именно в тот момент, когда оно ему так необходимо.
— Ду ретс идиш?
[35]
— сипло прошептал я.
— Простите?
Я схватил Бернарда за рукав. Пес держал меня, а я держал Бернарда. Я наклонился к нему поближе. Глаза у него были красные. Может, он и олух, но человек хороший. И все же у меня не было выбора.
Я повысил голос.
— Ду ретс идиш? — Я чувствовал, что от меня разит перегаром. Я схватил его за воротник. Он так резко дернулся, что у него на шее набухли вены. — Фарштайст?
[36]
— Простите, — Бернард покачал головой, — я не понимаю.
— Хорошо, — продолжал я на идише, — потому что вот этот придурок, — я показал на мужчину в бабочке, — вот этот поц
[37]
вцепился мне в тухес, и он все еще здесь лишь потому, что у меня нет сил ему врезать. Не будете ли вы так любезны попросить его убрать от меня свои лапы, пока я не заткнул ему шноз
[38]
еще одним растением, только на этот раз я уже не стану вынимать его из горшка.
— Роберт? — Бернард отчаянно старался понять происходящее. До него, похоже, дошло, что я говорил о человеке, вцепившемся зубами мне в локоть. — Роберт был издателем Исаака. Вы знали Исаака?
Питбуль усилил свою хватку. Я открыл рот. А что?
— Простите, — сказал Бернард, — мне очень жаль, что я не говорю на идише. Ну, спасибо, что пришли. Это так трогательно — видеть, сколько здесь было людей. Исаак был бы рад. — Он обеими руками пожал мою руку и повернулся, чтобы уйти.
— Слоним, — сказал я. Я не планировал говорить это. И что?
Бернард повернулся ко мне:
— Простите?
Я повторил.
— Я из Слонима, — сказал я.
— Из Слонима? — повторил он.
Я кивнул.
Он вдруг стал похож на ребенка, за которым мама пришла слишком поздно, и он позволил себе расплакаться только сейчас, когда она уже наконец забрала его.
— Она часто рассказывала нам об этом.
— Она — это кто? — спросил пес.
— Моя мать. Он из того же города, что и моя мать, — сказал Бернард. — Я столько всего об этом слышал.
Я хотел похлопать его по руке, но он поднял ее, чтобы смахнуть что-то с глаза, и в результате получилось, что я погладил его по груди. Не зная, что делать дальше, я обнял его.
— Там река, да? Где она часто плавала, — сказал Бернард.
Вода была ужасно холодная. Мы раздевались и с визгом прыгали с моста. Сердце замирало. Тело превращалось в камень. На секунду казалось, что мы тонем. Когда же, тяжело дыша, мы выползали на берег, ноги наши становились тяжелыми, боль стреляла в лодыжках. Твоя мать была худая, грудь у нее была маленькая и бледная. Я мог лечь, чтобы просохнуть на солнце, и заснуть, а потом проснуться в испуге оттого, что мне на спину льют ледяную воду. И от ее смеха.
— Вы знали обувную лавку, которую держал ее отец? — спросил Бернард.
Утром я заходил за ней, и мы вместе шли в школу. Так было почти каждый день, только один раз мы поссорились и не разговаривали три недели. В мороз ее мокрые волосы превращались в сосульки.
— Я мог бы бесконечно все это вспоминать, все истории, которые она нам рассказывала. Поле, где она всегда играла…
— Да-да, — сказал я, похлопывая его по руке, — таки поле.
Пятнадцать минут спустя я сидел на заднем сиденье длинного лимузина, зажатый между питбулем и какой-то молодой женщиной; можно было подумать, что езда в лимузинах входила у меня в привычку. Мы ехали домой к Бернарду на небольшой вечер для родственников и друзей. Я бы лучше пошел в дом моего сына, оплакал бы его там, среди его вещей, но мне пришлось удовлетвориться поездкой к его сводному брату. Напротив меня в лимузине сидели еще двое. Когда один кивнул и улыбнулся мне, я тоже кивнул и улыбнулся в ответ. «Родственник Исаака?» — спросил он. «Судя по всему», — ответил пес, поправляя прядь волос, сбившуюся набок от ветерка, — его соседка только что открыла окно.
