– Годится. Пока, Майкл, мне надо бежать.
Я мысленно пометил себе, что надо не забыть послать ему кассету с еще одной копией все той же записи, от которой, как я по опыту знал, Хьюго придет в полный восторг.
Время шло, и люди все подтягивались на барбекю, в том числе – Кейт с Моникой. Кейт принесла с собой акустическую гитару. Любовно пристроив ее на подстилке, она стала разносить бесчисленные тарелки с бутербродами. Рядом со мной лежал парень, который представился Дирком. Я сразу ощутил к нему иррациональную неприязнь – лишь на том основании, что окурок он держал большим пальцем и мизинцем, точно воображал себя Джеймсом Дином или Марлоном Брандо. Я понимал, что существуют и более серьезные преступления против человечества, но на тот момент манера держать бычок большим пальцем и мизинцем показалась мне худшим из грехов. Как бы то ни было, вскоре мое мнение о парне подтвердилось.
Дирк запихнул бутерброд в рот и, даже не поблагодарив Кейт, схватил ее гитару и принялся бренчать. Его наглость явно не понравилась Кейт, но она смолчала. Дирк слегка подстроил гитару и презрительно скривился.
– Сколько ты за нее заплатила?
– Всего пятьдесят фунтов, – с гордостью ответила Кейт.
– Пятьдесят монет? Да я за нее разве что двадцатку отвалю.
Время от времени приходится сталкиваться с такими неприятными типами. Наверное, они посещают вечерние курсы "Как быть грубым".
– Вообще-то я не собираюсь ее продавать, – сказала Кейт. Слишком вежливо сказала.
– Ну и зря. Теперь цена упала до пятнадцати. Ты упустила свой шанс. – И Дирк запихнул сигарету под струны рядом с колками. – Пятьдесят монет! За такое дерьмо, – бормотал он про себя, продолжая бренчать.
Кейт недоуменно посмотрела на меня, и мне захотелось вырвать у этого малого гитару и разбить ее об его тупую башку. Но я не стал так делать, потому что не люблю прибегать к насилию. Кроме того, моя выходка наверняка испортила бы пикник, и, помимо всего прочего, гитара разлетелась бы на кусочки, потому что парень прав: гитара – полное дерьмо.
Я попытался не замечать Дирка, но вскоре он оказался в центре внимания – несколько девушек затеяли пение под его весьма вольную интерпретацию "Чудесной стены". Девушки скорее напоминали детей фон Трапп, чем Лайама Галлахера
[29]
, но и позер Дирк был им под стать – он отчаянно фальшивил. Больше я не мог сдерживаться.
– Вообще-то мне кажется, что здесь больше подходит ми-минорный септаккорд, – осторожно подсказал я.
Тут Дирк соизволил посмотреть на меня. Он еще раз картинно затянулся сигаретой и поморщился, прикрыв один глаз, словно его благородный табак смешали с крепчайшей ямайской дрянью.
– Не думаю, приятель, – ответил он.
– Да, там Em7, G, Dsus4, A7sus4.
Дирк дотумкал, что я понимаю, о чем говорю, но не отступать же перед лицом восхищенных женщин. В стаде появился новый олень-самец, который претендует на его место. Дирк сделал паузу и заиграл другую песню – наверняка разучивал ее много лет.
– Только не это, – простонала одна из девушек. – Только не эта чертова "Лестница в небо"
[30]
. Куда делся "Оазис"?
– Я могу попробовать, если желаете, – галантно предложил я и получил восторженное согласие.
Парню ничего не оставалось, как протянуть мне гитару, и теперь целая толпа собралась посмотреть, получится ли у меня лучше.
– Кейт, ты не против, если я сыграю на твоей гитаре?
Она кивнула, публика застыла в напряженном ожидании, пока я с нарочитой неспешностью подстраивал гитару. Пауза. И вот я сыграл начальные аккорды "Чудесной стены", сильно и уверенно дергая нейлоновые струны, чтобы извлечь звук получше. От лица Дирка отлила кровь, когда я без перерыва перешел к "Пассажиру", "Рок-н-ролльному самоубийству", а вдогонку сыграл приличный кусок из "Второго концерта для гитары" Родриго. К тому времени, когда я закончил, отовсюду неслись приветственные возгласы, аплодисменты и крики "бис!", а девушки, судя по их виду, явно жаждали узнать, не соглашусь ли я стать отцом их детей.
– Совсем неплохая гитара, Кейт, – солгал я, вручая ей инструмент.
Если бы вся жизнь была такой же легкой. Когда Дирк закурил очередную сигарету, он держал ее нормально. Задание выполнено, подумал я.
Я очаровал всех этих женщин потому, что вкладывал в музыку чувство. Если дать мне в руки гитару или посадить перед клавишами, я запросто могу сказать: "Я так влюблен" или "Я так несчастен". А вот слова такие мне не давались. Теперь надо было постараться не выдать и своих чувств, которые сводились к одному – самодовольству. Я только что защитил честь гитары Кейт, денек чудесный, а бутерброды с яйцом и майонезом – свежайшие. В общем, жизнь прекрасна. Если отрешиться от временных финансовых трудностей, моя двойная жизнь представляла собой хорошо смазанную машину. У меня есть жена, но я сохранил независимость; есть работа, которой я занимаюсь, когда хочу; чудесные дети, с которыми я вожусь; и, наконец, у меня имеется личная берлога, и я могу уделять себе столько времени, сколько захочу.
Я расслабился, зашел на несколько ярдов в лес и оросил дерево. От солнца и пива у меня кружилась голова; я слегка покачнулся, застегивая ширинку. И тут увидел Милли, бегущую под горку. Моя дочурка Милли, которой нет еще и трех лет, блуждала в чаще в каких-то сорока футах от меня. В Клапамском парке. Одна!
Милли выглядела такой счастливой, что я сдержался и не окликнул ее. Но сколько я ни оглядывался, матери ее так и не заметил. С растущим недоумением я смотрел, как Милли шагает по тропинке, собирая листья и радостно напевая. Нас словно разделяло полупрозрачное зеркало: я смотрел на свою дочь и не узнавал ее. Они прежде никогда не пела этой песенки. Милли просто была еще одним ребенком, гуляющим в парке. Но также – моей дочерью. Похожее чувство отстраненности я испытал во время УЗИ нашего третьего ребенка – я видел свое дитя, но не мог установить с ним связь. Вот и сейчас Милли казалась далекой и нереальной.
Почему с ней нет Катерины? Я спрятался за куст, чтобы понаблюдать за Милли, не обнаруживая себя. С одной стороны, мне хотелось подбежать к ней и крепко обнять, но это было слишком рискованно. Должно быть, она потерялась. Я просто буду следить за ней издалека, пока Катерина не найдет ее, а потом незаметно скроюсь. Я не мог выдать свое присутствие, так что выбора у меня не оставалось. Но когда Милли оказалась рядом, я, сам не знаю почему, вдруг выпалил:
