Письмо было не от Тильды, а от Джосси. «Дорогой, — читала я, — тебя нет четыре дня, а будто прошло четыре года. Мне так плохо без тебя. Все уныло и бессмысленно, когда тебя нет рядом». Дальше все в том же духе и в конце словно запоздалая мысль: «Кейтлин тоже по тебе скучает».
Письмо было без даты. «Какой же ты зловредный мужик, Дара Канаван, — думала я. — Красивый, но зловредный. И письмо — сколько в нем рабской покорности! Быть может, Джосси, когда писала его, уже понимала, что Дара не любит ее и никогда не любил? Или надеялась своей собачьей преданностью в конце концов завоевать его любовь? Хотя, конечно же, такая безответная страсть может вызвать лишь отвращение. Приписав напоследок отчаянное „Кейтлин тоже по тебе скучает“, она надеялась, что упоминание о ребенке заставит ее блудного мужа вернуться домой?»
Я сунула письмо в конверт и убрала его в ящик стола. Когда наконец я заснула в ту ночь, мне приснился Тоби, но почему-то в облике Дары.
Все воскресенье, мучаясь похмельем, я сортировала вырезки и составляла хронологический перечень описанных в них достижений и происшествий. И все время прислушивалась к телефону, зловеще притаившемуся в углу комнаты, но никто не звонил. В понедельник утром я позвонила Тильде в Оксфордшир. Среди газетных вырезок отсутствовали материалы за несколько лет, и я хотела выяснить, существует ли еще одна коробка или Тильда на это время просто исчезла со сцены.
— Мелисса Паркер. Чем могу служить? — ответил мне отрывисто незнакомый голос.
— Я хотела бы поговорить с Тильдой Франклин, — начала я. — Наверно, ошиблась номером…
— Боюсь, Тильде нездоровится. Она в больнице. Я — ее дочь. Может, я вам помогу?
Стыдно признаться, но в первую секунду я испытала разочарование и досаду. Мне не терпелось узнать, что было дальше. Но почти сразу же постыдные эмоции сменились беспокойством и чувством вины.
Я объяснила, кто я такая, и Мелисса Паркер сообщила мне, что у Тильды ангина, но врачи считают, что ее жизнь вне опасности. Она дала мне название больницы и номер палаты. Положив трубку, я постояла в нерешительности, глядя на стопки записей и папок, накопившихся за несколько недель. Потом схватила пиджак, сумочку и выскочила из дома.
В цветочном магазине на углу я купила нарциссы, тюльпаны и фрезии, положила букет на заднее сиденье своей машины. Мой драндулет никак не заводился, и это должно было меня насторожить. Несмотря на то что уже начался апрель, погода стояла холодная, и дороги на теневой стороне все еще были покрыты ледяной коркой. Я проехала по автостраде больше половины пути, когда двигатель «фиесты» вдруг начал кашлять и глохнуть. Я ругалась, молилась — бесполезно. Едва мне удалось прижать автомобиль к обочине, как двигатель заглох окончательно. Несколько месяцев назад в целях экономии я отказалась от членства в Автомобильной ассоциации;
[18]
я открыла капот, увидела массу черных трубочек и проводов, но мне это ничего не дало. Стараясь не думать о маньяках, нападающих на одиноких автомобилисток, я с четверть мили шла до ближайшего таксофона. Потом целую вечность ждала — а становилось все холоднее и холоднее — прибытия грузового автомобиля технической помощи. Наконец он приехал, и механик, буркнув что-то про закупорку топливопровода, отбуксировал меня в автомастерскую. Глянув в кошелек, я обнаружила, что у меня всего два фунта и четырнадцать центов. Механик посмотрел на автомобиль, провел языком по зубам и направил меня на автобусную остановку. Автобус, кренясь и громыхая, еле тащился по проселочным дорогам, и к тому времени, когда мы приехали в Оксфорд, я продрогла до костей, к тому же меня еще и мутило. Я нашла банкомат и, с трудом набрав свой ПИН-код окоченевшими пальцами, сняла с карты некоторую сумму денег. Сунув купюры в кошелек, я пошла искать туристическое бюро, чтобы узнать, как добраться до больницы им. Джона Радклиффа. И только тогда вспомнила, что букет для Тильды остался на заднем сиденье «фиесты».
До больницы я добралась в четыре часа дня. Как и все подобные учреждения, она размещалась в огромном лабиринтообразном здании. Все еще плохо соображая от холода, я три раза заблудилась по дороге в отделение, где лежала Тильда. Наконец с жалким пучком нарциссов в руке, купленных на оксфордском рынке, я вышла из лифта на нужном этаже и у автомата с напитками увидела немолодую женщину. Рядом с ней стоял Патрик Франклин. Я сразу вспомнила, как вшивала креветки в подол плаща Тоби, и у меня сжалось сердце. Я знала, что лицо у меня огненно-красное.
Я хотела тут же вернуться в лифт, но было поздно: Патрик меня уже заметил. Уголки его губ изогнулись в насмешливой улыбке. Не обращая на него внимания, я протянула руку немолодой женщине:
— Миссис Паркер?
Мелиссе Паркер было под шестьдесят. Элегантный наряд, аккуратно уложенные волнистые седоватые волосы.
— Да.
— Я Ребекка Беннетт. Мы с вами говорили по телефону сегодня утром.
— Мисс Беннетт! Замечательно, что вы пришли.
По выговору миссис Паркер можно было принять за уроженку одного из графств, окружающих Лондон. Ее манера речи не имела ничего общего с мягким мелодичным произношением жителей восточной Англии, где выросла Тильда.
— Патрик, — сказала я, сделав глубокий вдох.
Он кивнул. И по-моему, я ошибалась насчет его улыбки — вон какой у него сердитый взгляд!
— Как самочувствие Тильды?
— Немного лучше. С ней моя дочь. — Мелисса глянула на часы. — Мне пора… и нужно непременно связаться с Джошем, хотя он наверняка, как всегда, недоступен. — Вид у нее был возбужденный.
И тут до меня дошло. Отцом Патрика — и сыном Тильды — был Джош Франклин, автор книг о путешествиях. Время от времени в каком-нибудь глянцевом приложении появлялась его статья, сопровождаемая фотографией, на которой он запечатлен бредущим по мокрому солончаку или сидящим в шатре в окружении кочевников в экзотическом тряпье.
— Мэтти! — вдруг крикнула Мелисса. — Мэтти! Мы здесь!
Я оглянулась, но увидела только пару медсестер, деловито снующих по коридору, и девушку в черных леггинсах, в черной кофточке и ботинках «Доктор Мартинс». В носу у нее было кольцо, в каштановых волосах тоненькие лиловые косички. Вряд ли эта эксцентричная девица могла быть дочерью элегантной консервативной Мелиссы Паркер. Однако она направилась прямо к нам.
— Бабушка спит, — сообщила девушка с кольцом в носу. — Можно мне кока-колу, мам?
Мэтти Паркер на вид было лет шестнадцать. Она была на несколько дюймов выше матери; из-под черненых бровей на нас смотрели ясные, серые, как у Тильды, глаза в обрамлении густо накрашенных тушью ресниц.
— Мы торопимся, — сказала Мелисса. — Папа скоро будет дома.
— Я попью в машине. Ну же, мам.
— Патрик, у тебя есть адрес Джоша?
