Несколько дней спустя он ушел из меблированных комнат, прокравшись мимо отвернувшегося домовладельца. Просто у него больше не было трех шиллингов и шести пенсов. Пару ночей он спал на скамейках в парке, но на улице становилось все холоднее, и он понял, что через неделю просто превратится в сосульку. Тогда он пошел в ночлежку, где можно было получить койку за восемь пенсов. Никогда еще у него не было такой ужасной ночи. Там было сухо и довольно тепло — народу набилось как сельдей в бочке, но агрессивность соседей, их апатия и безнадежность довели его до отчаяния. Испуганный Джо стал свидетелем драки за обладание беззубой расческой. Двое мужчин неопределенного возраста, лысые и тощие, боролись на грязном линолеуме. Ночью он проснулся от того, что кто-то в темноте ласкал его тело. Ощутив жаркое смрадное дыхание, он соскочил с кровати и поднял такой крик, что разбудил большинство обитателей ночлежки. Неудачливый соблазнитель юркнул в свою кровать. Джо так и не увидел его лица.
На следующий день он украл в киоске пирог. С жадностью поедая его, Джо заметил свое отражение в витрине магазина. Всклокоченные волосы, бледное лицо, лохмотья…
Он понял, что выбора нет. Восемь лет назад он порвал с отцом и ушел из дома, собираясь начать новую жизнь. Джо не знал, согласится ли отец принять блудного сына, но стыд, который он почувствовал, глядя на свое отражение в стекле, был слишком силен. Он закинул за спину рюкзак и пошел к Великому Северному Шоссе.
Перед Рождеством Майю завалили приглашениями на приемы и обеды. В двадцать три года она стала одной из предводительниц кембриджской золотой молодежи. Вечеринка или коктейль считались успешным только в том случае, если на них присутствовала Майя Мерчант. Она сумела превратить в плюсы даже свои минусы — вдовство и деловую карьеру. Иногда Майя даже позволяла себе появляться в обществе без спутников, что вызывало ропот неодобрения и восхищения.
В канун Нового года ее пригласили на бал в Брэконбери-хаус, поместье к северу от Кембриджа, недалеко от Торп-Фена, в котором жила Элен. Проезжая через залитые лунным светом Болота, Майя поняла, что не видела Элен уже целую вечность. Как обычно, она писала подруге раз в неделю, но ответы получала короткие и невнятные. В День подарков,
[13]
когда они по традиции собирались в зимнем доме Робин, Элен не пришла, сославшись на простуду. Глядя из окна машины в непроглядную тьму, Майя ощущала угрызения совести. Нужно будет как-нибудь заехать… Но не в ближайшие выходные, потому что это будут первые выходные месяца. И не в следующие. И не в третьи, на которые назначена январская распродажа по сниженным ценам. В общем, как только она сумеет выкроить время.
Бал был костюмированный. Майя нарядилась Коломбиной; на ней была широкая полосатая юбка и черный лиф, в волосах цветы. Огни Брэконбери-хауса, стоявшего на одном из мелких островков, которыми так богаты Болота, озаряли поля и замерзшие пустоши так же, как огни огромного лайнера озаряют спокойное темное море. Майя предпочла это приглашение другим, потому что Брэконбери-хаус принадлежал лорду и леди Фрир, по здешним понятиям крупным землевладельцам. Мысль о том, что она, когда-то штопавшая свои единственные шелковые чулки, будет обедать у таких знатных особ, доставляла Майе удовольствие.
Войдя в особняк, она избавилась от своего умного, но скучного спутника и дала себе волю. Через полчаса ее бальная книжечка была заполнена приглашениями на танец, и Майю всюду сопровождала целая свита восторженных поклонников. Самые интересные, самые остроумные, самые богатые мужчины жаждали поговорить с ней. Она танцевала танго с писаным красавцем в костюме пирата, после чего ее пригласил на вальс плюшевый медведь с алым бантом на шее. Девятнадцатилетний Уилфред, сын лорда Фрира, смотрел на Майю с рабским обожанием, какое она до сих пор видела только в глазах своего спаниеля.
За обедом она сидела между гвардейским капитаном, одетым Арлекином, и каким-то титулованным аристократом в костюме Чарли Чаплина. Шампанское лилось рекой, и бокал Майи всегда был полон. Между несколькими молодыми людьми вспыхнула ссора, после которой шесть человек очутились в фонтане, разбитом во дворе особняка. Огромная люстра, висевшая на потолке танцевального зала, была выключена, и помещение освещали только свечи, горевшие в настенных канделябрах. Полумрак подчеркивал карикатурно раскрашенные лица. Майю пригласил на танец сам хозяин, и она возликовала, но когда в конце танго лорд Фрир погладил ее по спине, она извинилась и ушла в дамскую комнату. На лестнице она встретила молодую женщину, которая прислонилась к перилам и горько плакала. Возвращаться в зал не хотелось; для храбрости Майя залпом выпила два бокала шампанского, а потом наступила полночь, все начали обниматься, целоваться и петь «За дружбу прежних дней». Выпитое помогло Майе с энтузиазмом отнестись к объятиям поклонников. Внезапно она почувствовала себя всемогущей. Независимой женщиной с солидным банковским счетом, большим домом и гардеробом, полным красивых платьев. Ее дело пережило самый тяжелый кризис двадцатого века. Она сумела восстановить свое место в обществе.
А затем чей-то голос за спиной вежливо спросил:
— Миссис Мерчант?
Майя обернулась и увидела горничную в переднике.
— Миссис Мерчант, вас хочет видеть один джентльмен.
Она вышла из зала вслед за горничной и очутилась в гостиной. У окна стоял Лайам Каванах. Майя обрадовалась ему, но радость угасла, как только она увидела мрачное лицо своего управляющего. Внезапно она испугалась. Пожар? Ограбление? Все ее страхи тут же ожили.
— Лайам, что случилось?
Каванах плотно закрыл дверь, стремясь остаться с ней наедине, а потом полез в карман пальто.
— Я решил, что должен известить вас первым.
Он протянул ей газету.
Это была «Кембридж Дейли Ньюс». Заголовок на первой полосе кричал: «УВОЛЕННЫЙ УТОПИЛСЯ».
Майя взяла у Лайама газету и начала читать. Эдмунд Памфилон… уволенный с поста заведующего отделом торгового дома «Мерчантс», который он занимал последние двадцать лет… его хронически больная жена… накопившиеся неоплаченные счета от врача… Фотография мистера Памфилона с его вечной добродушной улыбкой и снимок той части Кема, где было обнаружено тело. Вода казалась черной и очень холодной.
— Но они не знают… — прошептала Майя, глядя на Лайама. — Самоубийство… Они не могут знать… Почему они так уверены?
Она заставила себя остановиться. В глазах Лайама мелькнуло сочувствие.
— Конечно, они не знают. Репортер просто выпалил в белый свет. Тело нашли только сегодня. Но я уже навел справки… Позвонил кое-кому… И мне ответили, что в этом никто не сомневается.
«Откуда мне было знать?» — едва не сказала она, но тут в памяти Майи эхом прозвучали слова, заставившие ее умолкнуть:
«Лайам, личные дела мистера Памфилона меня не интересуют».
Она ушла, не попрощавшись с хозяевами. Ожидая горничную, которая пошла за ее пальто, Майя заметила, что карнавальные костюмы безвкусны и смешны, пират пузатый, а у клоуна начал расплываться грим. Старый дом был огромным, но прямоугольные следы на стенах говорили о картинах, проданных, чтобы заплатить налоги.
