— Нет прохода.
Я увидел, что ведущая вниз лестница упирается в массивную дверь, запертую на несколько толстых засовов. На ступенях перед дверью лежал густой слой пыли — как будто специально насыпанной декораторами. Видно было, что ее не открывали давно.
— Куда ведет эта дверь? — спросил я.
— В большой зал, — сказала Софи. — Там Дракула принимал гостей.
— Туда можно войти?
— Сейчас уже нет.
Мы прошли отделанную малахитом арку, по краям которой стояли две зеленые от времени статуи, изображавшие козлоногих сатиров с исступленными от счастья лицами — и неприлично поднятыми бронзовыми членами. Я никогда прежде не видел ничего столь откровенного. Впрочем, неудивительно — наверняка вся подобная античность, оказавшаяся в распоряжении людей, была много веков назад переплавлена в колокола и распятия. Такое могло сохраниться только у вампиров.
— Граф был вынужден поддерживать имидж либертэна, — сказала Софи. — Даже дружил с молодым Оскаром Уайльдом, который многое у него перенял. В Англии тех времен ожидали от вампира именно этого.
— Он что, был педик? В смысле, гей?
— Не думаю. Но он всегда старался производить на халдеев как можно более двусмысленное впечатление…
Коридор, где мы шли, был обшит дубом. Свет в него падал сквозь оконные витражи с изображениями средневековых кавалеров и дам, гарцующих в окружении зверей и птиц возле высоких городских стен. Между витражами висели картины, похожие на иллюстрации к рыцарским романам. Я заметил вазы со свежими цветами, стоящие в нишах стены.
— Кто здесь живет? — спросил я.
— Никто. Но все поддерживается в том же самом виде, как было при графе.
Она остановилась около дубовой двери с особо искусной резьбой, изображающей птиц в кроне большого дерева.
— Здесь личные покои графа, — сказала она. — Теперь слушай. После того, как мы пройдем через эту дверь, шутки кончатся. Если ты хочешь выйти назад, делай в точности то, что я тебе скажу. Сразу, не раздумывая. Понял?
Мне стало тревожно.
— Ты же говорила, что мне понравится, — сказал я.
Она улыбнулась.
— Понравится. Но не факт, что ты при этом останешься жив.
После этих слов я, наверно, повернул бы назад — будь у меня уверенность, что я отыщу путь. Но ее не было. Я мог забраться в шахту со скобами. Но вряд ли я сумел бы найти в глубоком темном колодце первую дверцу, которую так непредусмотрительно закрыл.
— Подожди-подожди, — сказал я. — Так не пойдет. Сначала объясни, что там будет. И почему я должен тебя слушать.
— Там будет много всего, — ответила Софи. — А слушать меня ты должен потому, что тебе придется изображать графа.
— Мне? Перед кем?
— Перед его машиной соблазна.
Видимо, выражение моего лица произвело на нее плохое впечатление. Она нахмурилась.
— Нет, — сказала она. — Изображать графа ты не сможешь. Изображать графа буду я.
— Ая?
— Ты будешь… — она секунду подбирала слова, — изображать девушку из бедной, но приличной семьи, которую граф угостил ужином, незаметно укусил в шею и привез домой, потому что бедняжке негде ночевать.
— А чего так замысловато? — спросил я.
— Based on the true story, — сказала она и положила ладонь на дверную ручку. — Мы разыграем реальную сцену из личной жизни графа, которая мне известна в деталях…
— Откуда?
— ДНА одной из его любовниц, которая побывала у него в гостях. Я знаю в мельчайших деталях, что она видела и слышала. Мало того, я помню наизусть все, что говорил ей Дракула — весь его, так сказать, ритуал. Мы попробуем его повторить. Если не слишком отклонимся от сюжета, все должно совпасть. Для хронометража я буду говорить то же самое, что граф.
— А что мне говорить в ответ?
— Что хочешь.
— И зачем нам все это делать?
— В результате, — сказала Софи, — я надеюсь получить один приз. Очень необычный. И очень мне нужный. А ты… Ты тоже сможешь получить свой приз.
Это звучало обнадеживающе.
— О’кей, — сказал я.
— Тогда сосредоточься, мы начинаем. Ты готов?
Я кивнул.
Она открыла дверь. За дверью было темно.
— Дамы вперед, — сказала она ненатуральным мужским голосом.
Я шагнул в темноту. Секунду ничего не происходило. Потом волна воздуха прошла по моему лицу — словно рядом взмахнуло легкое крыло или веер. Впрочем, это мог быть просто сквозняк.
Зажегся свет, и я увидел большую, изысканно и старомодно обставленную комнату. У стены стояла кровать под балдахином, изображавшим (и довольно правдоподобно) разинутую пасть крокодила. Но для спальни здесь было слишком много objets d’art. На стенах висели картины, а с двух сторон от кровати стояли драгоценные рыцарские доспехи с золотой инкрустацией — в руках у одного железного воина был меч, а у другого копье. Возле стены помещался журнальный столик с чайным набором. По соседству стояли два кресла. Вот только пол из каменных плит, разделенных глубокими черными щелями, производил гнетущее впечатление.
— Хотите выпить чаю? — грубым басом спросила Софи.
Я даже вздрогнул. Она засмеялась.
— Не пугайся. Когда я имперсонирую Дракулу, я говорю мужским голосом.
Мне захотелось выйти из этой комнаты обратно в коридор. Я взялся за ручку, но дверь оказалась запертой.
— Уже поздно, — прошептала Софи.
Я не понял, за кого она это сказала — за себя или за Дракулу.
Она подошла к журнальному столику, чиркнула спичкой и зажгла плоскую спиртовку под похожим на колбу стеклянным чайником. Над спиртовкой появился круг синего огня.
— Чайник очень современный, — отметил я. — Разве такие были в его время?
— Не знаю, — сказала Софи.
— А когда именно жил Дракула?
— Проще считать, что всегда. К великим трансцендентным существам вообще неприменимо такое понятие, как даты жизни. Их всегда окружают анахронизмы и абсурдные хронологические нестыковки. В разные времена Дракула появлялся среди людей в разных обличьях и сильно растянул свое физическое бытие с помощью особых практик. Я даже видела изречения Дракулы, где он говорит о компьютерных программах и вирусах. Но это, конечно, уже перебор…
Софи поглядела на часы.
— Увы, мое милое дитя, — сказала она басом, — когда я говорил, что на мне и на этом месте лежит проклятие, я не шутил.
— Ты меня пугаешь, — сказал я.
Она довольно улыбнулась.
— У меня нет власти над тем, что здесь произойдет, — произнесла она тем же томным голосом. — Если хочешь уйти, уйди! Да, да, уйди — зачем тебе гибнуть вместе со мной? Да, я этого хочу — но не ради себя, а ради тебя, ради чистого цветка твоей юности… О нет, только не это! Она не открывается? Значит, уже поздно… Вот оно, проклятие, о котором я говорил…
