– Ну, про светлое будущее нам сегодня Базаров уже много наговорил, жаль, что вы не слышали. – Вронский тоже протянул вперед свою конечность. – А позвольте-ка и мне пострадать для народа.
Рахметов с помощью ног придвинул свое тело поближе к Вронскому и надавил своим гвоздем на свободный от искусственной шкуры участок его конечности.
– И мне попробовать, – Базаров также протянул вперед верхнюю конечность, в которую Рахметов не без удовольствия ткнул свои инструментарием. – И часто ли вы лежите на гвоздях, Верочка?
– Стараюсь почаще, ведь народ так страдает!
– Похвально так радеть за народное счастье. А вот сколько народу вы готовы уничтожить за его счастье? – поинтересовался Вронский, который вдруг почувствовал, что его брюшину распирают не только газы. Внизу живота возникла несильная и тупая режущая боль, оповещающая мозг Вронского о том, что его организм уже давно подготовился к выбросу энтропию и готов хоть сейчас начать осуществлять процесс экструзии. «Как невовремя!» – не согласился с организмом Вронский. – Не обижайтесь только за вопрос, Верочка, это просто продолжение революционной темы Базарова, который готов был до половины планеты уничтожить за будущий рай на земле.
– Если за будущее народное счастье без эксплуатации придется принести в жертву немалую часть людей, что ж с того, пусть так, – легко согласилась Верочка.
– А если и вас принесут?
– Меня-то за что?
– За счастье, милое создание, за счастье, – пояснил кривоногий Вронский.
– А я счастью не помеха! Я и сама готова принять его в любом количестве.
– Не сомневаюсь. Все готовы, но у всех представления о нем разные… А вы, я вижу, сильно болеете за простой народ?
– Даже сплю плохо. Разметов уже беспокоится, что я сильно ворочаюсь, и мне видятся дурные сны.
Присутствующие переглянулись, Рахметов смутился, и только непосредственная Верочка ничего не заметила.
– Дурные сны? – машинально спросила Анна, вспомнив свой сегодняшний сон.
– Представьте себе! – продолжила Вера. – Дурные сны! А главное, я не могу ни в каких сонниках найти их смысл. Вот, например, сегодня я видела во сне алюминиевые стулья. К чему бы это?
– Я думаю, к революции и счастью народному, – растянул присоску Вронский, чувствующий все большую резь в нижней части брюшины и неудержимые позывы к экструзии энтропии. – Извините, господа, я ненадолго вас покину…
Рахметов проводил взглядом ушедшего Вронского и вновь повернул органы зрения к Анне. Хрящевые рефлекторы Анны, торчащие по бокам от мозга, уловили звуковую волну вопроса:
– Анна Аркадьевна, сами-то вы как относитесь к революции и назревшей необходимости переустройства мира?
– Ах, все нынче столько об этом говорят, что мне, право, даже неудобно признаться, что я ничего в этом не понимаю. Но знаю, что муж мой весьма неодобрительно относится к этой идее. Он полагает, что крестьяне должны работать на земле, рабочие на фабриках и заводах, министры управлять государством, а военные воевать. А если крестьяне начнут управлять государством, рабочие пахать, а министры работать на заводах, все станет только хуже.
– Да отчего же хуже? И разве может быть хуже, чем нынче? – возмутился Рахметов. – Был вчера в «Яре», заказал бламанже, так мне его полчаса несли! А называется, живем в империи-с!.. Никто давно уже ничего не умеет и ни за что не отвечает.
К тому же я в прошлом месяце, поправляя здоровье на берегу Женевского озера, познакомился с одним интересным человеком. Настоящий мыслитель! Знаете, что он мне сказал? Что любая кухарка может управлять государством! Вот это я понимаю, глубина мысли!
– Как же она станет управлять-с?
– Да уж как-нибудь, я не уточнял подробностей, но какова идея! И у него таких идей много.
– У знакомца вашего женевского? Он швейцарец?
– Да в том-то и дело, что русский! Живет там в политическом изгнании, гуляет по набережной, кушает рыбу, пьет пиво и все это время размышляет, как пристроить кухарку государством российским управлять. Вы бы видели его лоб! Его хитрый взгляд!.. Желает для российских рабочих газету издавать, забыл, как называется… «Пламя», что ли… Жаль только, нельзя ему сюда возвращаться, арестуют за смелость взглядов немедленно. У нас ведь реакция, Анна Аркадьевна, укатают в Сибирь на казенный пенсион в один момент. Стыдно!.. Стыдно мне за Русь!
– Ну, не знаю, – Анна слегка приподняла овальные бугры, откуда росли ее верхние конечности. – Может быть, и есть в этом смысл – передать управление страной крестьянам и кухарке, я не разбираюсь в тонкостях политики и с человеком этим вашим женевским не знакома.
– Да знаете ли вы, сколько нынче интересных людей! – воскликнул Рахметов. – С одним из них могу теперь же вас познакомить, он обещался подойти сегодня к Тургеневым. Быть может, уже где-то здесь ходит… Самостийный философ, хоть и молод!.. Вот я вижу, к нам возвращается Вронский, он займет вас приятной беседой на пару минут, а я пока попробую найти своего приятеля, если он здесь… Уверен, вы не пожалеете. Вера, подожди меня тут…
Мозг Рахметова начал подавать по нервным проводам команды мышцам нижних конечностей, и они проворно задвигались, перемещая тело Рахметова все дальше и дальше от собеседников.
– Мне кажется, вы прихрамываете? – спросила эмпатичная Анна подошедшего Вронского.
– Да, немного, упал нынче с коня. Доктор прописал мне движение, вот я неделю назад и начал заниматься, но, видно, конь – не мой снаряд. Каждый раз, когда пытаюсь прыгнуть через него, падаю. Думаю уже поменять врача. Как полагаете, найдется такой, который пропишет покой, карты и коньяк?
– Не думаю, – встрял Базаров. – Врачи всегда прописывают то, что скучно, больно или невкусно. А все, что интересно, вкусно и приятно, почему-то вредно для здоровья.
– Ой, я тоже это замечала! – воскликнула самка Верочка, и после ее наивного восклицания из ротовых полостей окружающих раздались добродушные смодулированные звуки.
– Господа! – раздался сзади общий позывной.
Самцы и самки обернули приемные устройства на звук и увидели Рахметова в сопровождении долговязого молодого человека. Рахметов был самцом молодым, но его спутник выглядел совсем юным даже на фоне Рахметова. Он чем-то напоминал Базарова, только глаза его были больше и темнее, а голос выше, и лягушек он никогда не резал.
– Мой скромный молодой друг, прошу любить и жаловать… Представьте себе господа, я поймал его у самого выхода, он уже собирался уходить, едва войдя и пять минут проскучав возле колонны… Родион, подающий надежды студент университета, – просто представил Рахметов своего смущенного приятеля.
– И наверняка, как все студенты – страшный революционер! – Матерый самец Вронский был настроен добродушно по отношению к юному самцу, подсознательно не чувствуя в нем конкурента. А зря! Потому что подсознание самки Анны, которую Вронский уже почти считал своей, при виде юного неопытного самца, выработало привычный сигнал: «радость, удовольствие».
