Книга Большая книга ужасов. 46, страница 7. Автор книги Галина Гордиенко

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Большая книга ужасов. 46»

Cтраница 7

И подстраивал же хитрец все так, что и не доказать ничего!

То на старую мать вдруг котелок с кипящей кашей навернется; то на ловище [14] у кого-то из дядьев в самый ответственный момент рогатина надломится, будто кто заранее подпилил; то в постели малого какого гадюка лесная цапнет, как в хате оказалась – неведомо; то в соседский жбан с молоком кто навоза подкинет…

Деревня стоном стонала, вот только – кому забедовать [15] – то, как бороню [16] держать?

Главное, мальчишка как-то так себя вел, что все понимали: он это. Но ведь за руку не схватили!


Как-то раз чаша терпения людского все же переполнилась. Мальца одного, годков трех, не боле, мерзавец в колодец толкнул. А можа и не толкнул, кто теперь скажет?

Точно одно: когда дитя тонуло, да захлебывалось, да на помощь звало, этот Панаска и с места не сдвинулся. Стоял рядышком, да еще и насмешки над бедным младенцем строил.

Хорошо, дед древний у открытого окна на лавке дремал и все слышал. Помочь, конешное дело, не смог – обезножел давно, – но хоть людям вечером правду поведал. А то опять бы вывернулся, стервец!

Вот тогда-то женки собрались со всей деревни и потащили мальчишку к мудрой старухе. Мол, выручай, мочи уж нет терпеть – эдак он всю мелочь на селе перетопит!

Панаска-то выринуться [17] пытался, да куда там! За выю [18] бабы вели, едва дышать мог.

Волила [19] травница с ним, с Панаской, поговорить, узнать – нельзя ли обойтись без крайней меры? – да всуе [20] все. Уж очень испорчен оказался мальчишка.

Только вот убить, душу живую навеки сгубив, Мудрая так и не решилась. И мать-отца его бессчастных [21] пожалела. Долго молчала, долго думала, потом сказала:

– Злобы в тебе, отрок, немерено. И в мир пускать таким никак нельзя: беды не оберешься. Однако и живота лишать тебя невместно, как и грех на душу брать великий. Попробую, что ли, иначе помочь, авось время тебя исправит.

И взмахнула травница, ведунья старая, руками.

Тут такое, дроли мои, началось, простыми словами-то и не опишешь. Да борзо [22] – то как!!

За окном вдруг середь ясного дня молонья сверкнула, да гром загремел страшно-престрашно. И гавраны [23] откуда-то к дому слетелись – мрачные да строгие. И емшан [24] у завалинки уж так остро запах, уж так тревожно…

На дворе завизжали перепуганные женки. А на скамье, где только что сидел мальчишка, лишь кучка старого тряпья и осталась.

Подошла к тем лохмотьям Мудрая, пошарила в них, да и извлекла на свет божий куклу. Тряпишную, другие в те времена в наших краях не водились. В шутовском колпаке с бубенчиками да в багрецовом жупане [25] . Повертела в дланях [26] , рассматривая, да грустно вздохнула: и щеки красные, и нос большой, и рот до ушей, а глаза все одно злыми кажутся.

Старуха помолчала, что-то обдумывая, и сказала шуту тряпочному:

– Всю свою жизнь мелкоте нашей ты, Панаска, одно горе нес да слезы. Теперь смех вызывать будешь, урок твой таков. Да злость-то свою сховай подале, отрок бессчастный, ведь мальца напугаешь да урока не сполнишь… тогда беда! Ведай – каждая детская слеза болью дикой для тебя обернется в сердце несуществующем…

Кукла эта – клетка для больной души твоей, разумеешь, Панаска? Нерушимая клетка! Разве невинное дитя вдруг ее в огонь весенний бросит, когда лядина [27] зеленью свежей покроется, а старая ее одежина кострищем ясным займется… Только и тогда тебя, Панаска, вряд ли в ирии [28] ждать будут!

Времени у тебя теперь с избытком, думай, отрок, авось и научишься людей любить. Без этого жить на земле тяжко, да и незачем…

Тряпочный Панаска, ясно-понятно, безмолвствовал. Ведунья еще раз осмотрела смешную игрушку и произнесла:

– Слушай меня внимательно и запоминай, повторять не буду. Это последнее, что ты от меня услышишь. Дальше придется остаться наедине с собой да с собственной совестью.

Помолчав, старуха сурово закончила:

– Быть тебе шутом гороховым, Панаска, до тех пор, пока не попадешь в руки мальчишки более испорченного, чем ты сам. Тогда-то и поменяешься с ним местами. Бессчастный займет твое место, ты – его. Надеюсь, к тому времени ты все же человеком станешь.

Мудрая поморщилась, сомневаясь, но все же сказала:

– Правда, есть и другой путь… Ежели любы к роду людскому в тебе проснутся, то и сам проснешься с брезгом [29] не в шуте тряпошном, а в теле собственном, молодом и крепком, да жизнь свою проживешь, как каждому человеку положено…

Сказала так, да и завернула куклу в старый платок. А весной выменяла у бродячего торговца на бусы из камней самоцветных. Так и пошла бродить по миру эта игрушка.

Долго бродила, очень долго, да вот с сотню лет как вернулась с одной семьей в нашу деревню. Судьба, видать, Панаскина такова!

И осталась там. Вся наша ребятня ею переиграла, кто только в руках не держал! А вот теперь шуту тряпошному в нашем селе места и нету – детишки-то повыросли, да и поразъехались по всему миру, кроме стариков, никого в деревне, считай, не осталось. Что там игрушке делать? Ей в мир, ребятки, надобно. Мало ли, вдруг да древнее заклятье и сработает, ежели сказка правдива. Нельзя лишать Панаску надежды, несправедливо это!»

* * *

Так Динкина бабушка закончила свою невероятную историю, а пораженные ребята все молчали. И тишина казалась напряженной, тревожной.

Наконец старая женщина встала. Положила клоуна на стол и мягко сказала:

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация