Сейди закрыла лицо руками. Я опустился рядом с ней на колени, как старомодный джентльмен, готовящийся предложить руку и сердце, и обнял ее. Она обвила руками мою шею, ухватилась за меня, словно утопающая. Тело было холодным после душа, но щека, которой она прижималась к моей руке, горела.
В этот момент я тоже их всех ненавидел, а больше всего — Джона Клейтона, за то, что он посадил зернышко страха в разуме этой молодой женщины, не уверенной в себе и психологически ранимой. Посадил, поливал, выпалывал сорняки, наблюдал, как оно прорастает.
И разве в этот вечер ужас обуял только Сейди? Разве только она обратилась к таблеткам и спиртному? Как быстро и крепко напивались сейчас в «Айви рум»? Я ошибочно предположил, что люди встретят Кубинский ракетный кризис точно так же, как и любой сложный период международной политической напряженности, поскольку ко времени моего поступления в колледж он превратился в список фамилий и дат, которые следовало выучить к следующему экзамену. Так это смотрелось из будущего. Но для людей в долине (темной долине) настоящего все выглядело иначе.
— Эти фотографии ждали меня, когда я вернулась из Рино. — Сейди не отрывала от меня налитых кровью, затравленных глаз. — Я хотела выбросить их, но не смогла. Смотрела и смотрела на них.
— Как и хотел этот ублюдок. Поэтому он послал их тебе.
Она словно и не услышала.
— Статистический анализ — его хобби. Он говорит, что со временем, когда компьютеры станут более мощными, статистический анализ превратится в самую важную науку, потому что он никогда не ошибается.
— Ложь. — Перед моим мысленным взором возник Джордж де Мореншильдт, обаятельный человек, единственный друг Ли. — Всегда есть окно неопределенности.
— Я чувствую, что день суперкомпьютеров Джонни никогда не придет. Оставшимся людям… если они останутся… придется жить в пещерах. Под небом… уже не голубым. Ядерная ночь, так это называет Джонни.
— Он несет пургу, Сейди. Как и твой приятель Роджер.
Она покачала головой. Ее красные глаза с грустью разглядывали меня.
— Джонни знал, что русские готовятся запустить космический спутник. Мы тогда только-только закончили колледж. Он сказал мне об этом летом, и точно, в октябре они запустили спутник. «Теперь они запустят собаку или обезьяну, — говорил он. — Потом человека. И наконец, двух человек и бомбу».
— И они это сделали? Сделали, Сейди?
— Они запустили собаку, и они запустили человека. Собаку звали Лайка. Помнишь? Она умерла там. Бедняжка. Им нет необходимости запускать двух человек и бомбу. Они воспользуются своими ракетами, а мы воспользуемся нашими. И все из-за говняного острова, где делают сигары.
— Ты знаешь, что говорят фокусники?
— Фоку?.. Это ты к чему?
— Они говорят, что ты можешь обдурить ученого, но тебе никогда не обдурить другого фокусника. Твой бывший знает науки, но он точно не фокусник. А вот русские — те еще фокусники.
— Это какая-то чушь. Джонни говорит, что русские должны схватиться с нами, и скоро, потому что сейчас у них превосходство по количеству ракет, но оно тает. Вот почему они не отступят в вопросе Кубы. Это предлог.
— Джонни насмотрелся новостных сюжетов о ракетах, которые проезжают по Красной площади Первого мая. Только он не знает… как, вероятно, не знает и сенатор Кучел… что у половины этих ракет нет двигателей.
— Ты не… ты не можешь…
— Он не знает, сколько этих баллистических ракет взорвется на пусковых площадках в Сибири из-за плохих расчетов. Он не знает, что половина ракет, сфотографированных нашими У-2, на самом деле раскрашенные деревья с картонными стабилизаторами. Это фокус, Сейди. На нем можно провести ученых, таких как Джонни, и политиков, таких как сенатор Кучел, но другого фокусника не проведешь.
— Это… не… — Она помолчала, кусая губы. Потом спросила: — Откуда ты можешь это знать?
— Не могу сказать.
— Тогда я не могу тебе поверить. Джонни говорил, что Кеннеди станет кандидатом на выборах президента от демократической партии, хотя все остальные сходились на том, что это будет Хамфри, так как Кеннеди — католик. Он проанализировал результаты праймериз во всех штатах, свел все цифры и оказался прав. Он говорил, что баллотироваться Кеннеди будет в паре с Джонсоном, потому что Джонсон — единственный южанин, которого сочтут приемлемым к северу от линии Мейсона — Диксона. И в этом оказался прав. Кеннеди стал президентом, а теперь собирается убить нас всех. Статистический анализ не лжет.
Я глубоко вдохнул.
— Сейди, я хочу, чтобы ты выслушала меня очень внимательно. Ты уже проснулась и способна на такое?
Какое-то время мой вопрос оставался без ответа. Потом она кивнула.
— Сейчас у нас раннее утро вторника. Противостояние продлится еще три дня. Может, четыре, не могу вспомнить.
— Что значит — не можешь вспомнить?
Это значит, что в записях Эла об этом ничего нет, и знания я черпаю из курса «История Америки», экзамен по которому сдавал чуть ли не двадцать лет назад. Просто удивительно, что я помню так много.
— Мы установим блокаду Кубы, но на единственном русском корабле, который досмотрим, обнаружатся только продукты и промышленные товары гражданского назначения. Русские поднимут дикий шум, но к четвергу или пятнице сами напугаются до смерти и начнут искать выход. Один из крупных русских дипломатов станет инициатором тайной встречи с каким-то телевизионщиком. — И тут, как по мановению волшебной палочки — такое со мной бывало при разгадывании кроссвордов, — я вспомнил фамилию. Или почти вспомнил. — Его зовут Джон Скейлари… или вроде того…
— Скейли? Ты говоришь о Джоне Скейли, репортере новостной редакции Эй-би-си?
— Да, о нем. Это произойдет в пятницу или субботу, когда все остальные, включая твоего бывшего и твоего приятеля из Йеля, будут ждать команды сунуть голову между ног и на прощание поцеловать жопу.
Она порадовала меня смехом.
— Этот русский скажет что-то вроде… — Тут я заговорил с русским акцентом. Освоил его, слушая жену Ли. А может, Бориса и Наташу из «Рокки и Буллвинкля». — «Перредайте своему пррезиденту, что мы хотим выйти из этого с честью. Вы соглашаетесь убррать ваши ядеррные рракеты из Туррции. Вы обещаете никогда не вторргаться на Кубу. Мы говоррим „хорошо“ и забирраем рракеты с Кубы». Именно так и будет, Сейди.
Теперь она не смеялась. Смотрела на меня глазами-блюдцами.
— Ты все это выдумываешь, чтобы поднять мне настроение.
Я промолчал.
— Ты не выдумываешь, — прошептала она. — Ты действительно в это веришь.
— Нет, — покачал я головой. — Я это знаю. Большая разница.
— Джордж… никто не знает будущего.
— Джон Клейтон утверждает, что знает, и ты ему веришь. Роджер из Йеля утверждает, что знает, и ему ты тоже веришь.
