— Да, мы стараемся быть готовыми в любой момент отразить нападение врага.
— Это чрезвычайно мудро, Ваше Величество.
— Впрочем, на арене все оговаривается заранее. Бои отрепетированы.
— Вот как? — посол удивленно поднял брови.
Император кивнул:
— Этим занимаются несколько почтенных воинов, бывших легионеров. Они стараются делать так, чтобы представление было интересно смотреть.
— Понимаю.
— Но в казармах идет настоящая муштра. Солдаты тренируются с боевым оружием, чтобы максимально приблизить упражнения к военным условиям.
— Это весьма похвально, — заметил Дьяк. — Ценить свою жизнь нужно учить заранее.
— Согласен с вами, — император кивнул. — Легионер, привыкший защищаться от острых мечей, не растеряется в настоящем сражении.
— Не зря армия Урдисабана считается самой грозной в Синешанне, — любезно заметил посол.
— Ну, будет вам, — улыбнулся Камаэль. Выглядел он, впрочем, польщенным. — А как тренируются воины в Казантаре?
— Почти так же, — ответил Дьяк, — но мы не устраиваем показательных боев.
— Почему?
— Должно быть, не сложилось такой традиции, — Дьяк развел руками.
Камаэль усмехнулся:
— Наверное, императору Ламагрону не нужно завоевывать себе популярность в народе столь примитивными и варварскими способами, — сказал он, прищурившись и внимательно глядя в лицо посла. — Его подданные и так послушны?
— Я убежден, что и у Вашего Величества нет необходимости прибегать к подобным трюкам, — отозвался Дьяк. — А эти торжества устраиваются, очевидно, с единственной целью — развлечь жителей Тальбона.
Камаэль усмехнулся и снова повернулся к арене.
— Может, и так, — сказал он негромко, а затем подал Ормаку знак завершать празднество.
Первый Советник приказал герольдам трубить окончание представления, и легионеры, быстро построившись, покинули арену. Зрители начали медленно расходиться, громко разговаривая и возбужденно жестикулируя.
— Приглашаю вас сегодня отужинать со мной, — проговорил император, обращаясь к послу, — заодно обсудим некоторые дела.
— С удовольствием, Ваше Величество, — отозвался Дьяк с поклоном. — Если позволите, я прихвачу кое-какие документы.
— Как вам будет угодно, барон. Я пришлю за вами лорда Маграда.
— Очень хорошо, Ваше Величество.
— Оставаться здесь дольше нет смысла. — Император сделал знак преторианцам и вместе со свитой и послом Казантара покинул Золотую Ложу и отправился во дворец.
Солнце еще светило ярко, но тени постепенно становились длиннее и глубже, а облака, розовея, теснились над гаванью, отражаясь в спокойной воде. Горожане собирались у бассейнов и фонтанов, обсуждая результаты состязания и мастерство наездников. Одни пили вино, которое услужливо предлагали разносчики, другие предпочитали лимонад и шербет. Над столицей с криками кружились чайки, и легкий ветерок шевелил флаги на башнях.
Когда кортеж императора въезжал в главные ворота дворца, Сафир ощутил легкое головокружение и непонятную тревогу. Перед его глазами пронеслись смутные образы, почему-то напоминавшие детство, — словно обрывки снов внезапно всплыли в памяти и исчезли, не позволив себя разглядеть.
— Вам нехорошо? — осведомился посол.
— Нет-нет, — ответил Сафир, покачав головой. — Все в порядке.
— Вы уверены?
— Да, милорд.
— Хорошо, — Дьяк кивнул, — в таком случае, у меня к вам небольшая просьба.
— Слушаю, милорд.
— Не могли бы вы просветить меня насчет того, какие манеры приняты в Урдисабане за столом? Я заметил, что они несколько отличаются от наших, а изучить их заранее я, к сожалению, не имел возможности.
— Почту за честь оказать вам эту услугу. — Сафир слегка поклонился, ничем не выдав своего удивления тем, что посол не успел ознакомиться с обычаями страны, с которой должен был вести переговоры. Он невольно задумался, почему не послали кого-нибудь другого, лучше знающего Урдисабан? Или барон обладал особыми дипломатическими качествами, на которые король Казантара возлагал надежды?
— Буду вам весьма признателен, — кивнул посол. — Почему бы нам не начать урок немедленно? — он улыбнулся. — До ужина осталось не так много времени.
— Как пожелаете, милорд.
* * *
— Очень жаль, что даме Маэрлинне пришлось покинуть Урдисабан, — говорил Сафир послу на следующий после соревнований день, стоя у окна его покоев. — Надеюсь, это лишь легкое и недолговременное недомогание.
— В любом случае за ней присматривают лучшие лекари, — отозвался Дьяк. — Конечно, мне бы хотелось быть рядом, но есть дела, которые нельзя бросить.
— Увы, мы не властны над собой, — развел руками Сафир.
— Это действительно так, — согласился посол. — Государство не может ждать, пока чиновники завершат личные дела. Но мы служим своим императорам, а значит и богам. И они не оставят нас своими заботой и защитой.
— Убежден, что так.
— Я получил сегодня от Его Величества приглашение на церемонию Вознесения Летних Даров. — Дьяк взял со столика и продемонстрировал Сафиру прямоугольный белый конверт с красной сломанной печатью.
— И мне поручено сопровождать вас, — отозвался Сафир с легким поклоном. — Если вы не против, разумеется.
— Вовсе нет. — Дьяк бросил конверт обратно и подошел к холодному камину, на полке которого были расставлены глиняные и фарфоровые фигурки. — Ваше общество исключительно приятно и познавательно.
— Благодарю.
— Не стоит, — посол окинул Сафира благожелательным взглядом. — Знаете, я буду рад видеть вас у себя в замке. Если вы когда-нибудь посетите Казантар, конечно.
— Я непременно воспользуюсь вашим приглашением, — отозвался Сафир. Он понимал, что слова лорда Дьяка не более чем дань вежливости.
Казантарец взял с каминной полки одну выделявшуюся среди прочих статуэтку: она изображала андрогина, одно лицо которого представляло собой злобный оскал, а другое — театральную маску с елейной улыбкой.
— Последние годы я вожу эту фигурку с собой, — сказал Дьяк, демонстрируя ее Сафиру. — Забавная вещица, не правда ли?
— Весьма, — согласился Сафир учтиво. На самом деле на него статуэтка произвела неприятное впечатление.
— И поучительная, — казантарец поставил андрогина на место. — Напоминает нам о том, что человеческая природа двойственна.
— И лжива, — невольно вырвалось у Сафира.
— Почему же? — Дьяк взглянул на собеседника с интересом. — Поясните.
— Просто, глядя на эту маску, — Сафир указал на одно из лиц статуэтки, сейчас повернутое к нему, — задумываешься о том, что чаще всего люди демонстрируют нам не свои истинные чувства, а те, которых мы от них ждем.
