Мобильный Скворцова тоже не отвечал, и Катерина вспомнила,
что еще утром Сашка жаловался, что у него вроде стали очень быстро садиться
батарейки. Они еще обсуждали, какую батарейку лучше купить.
Обсудить-то они обсудили, но телефон вежливым женским
голосом вещал на всех доступных и недоступных пониманию языках, что “абонент не
отвечает”, и Катерина поняла, что не знает, что делать дальше.
Конечно, оставалось несколько совсем пожарных вариантов –
позвонить Дарье и попросить ее приехать или прислать мужа Митю. Но это совсем
другой конец Москвы, и пока Митя доедет, потом отвезет Катерину, потом вернется
к себе, как раз рассветет, и можно будет смело выезжать на работу.
Еще можно позвонить Саше Андрееву, он тоже приедет и заберет
ее, без вопросов. Но тут Катерину останавливали более высокие материи –
становиться причиной семейной ссоры ей совсем не хотелось, и так об их связи с
Андреевым трубит вся контора. А как еще может расценить нормальная жена звонок
от начальницы в воскресенье вечером, после которого любимый муж срывается из
дома и несется к черту на рога?
Нет, это совсем не годится. Лучше уж ночевать в компании
чкаловского охранника, который еще ничего не подозревает об ожидающем его
счастье. Усмехнувшись, Катерина сунула телефон в карман и затопала по
наметенному в тамбур снегу на улицу.
Ветер рванул полы ее щегольской европейской шубенки, годной
только для того, чтобы добежать от машины до теплого подъезда, взметнул волосы,
обжег холодом глаза. Кое-как Катерина прикурила и спряталась за угол, где хоть
не так дуло, и, отворачиваясь от ветра, подумала, что, пожалуй, нужно срочно
вызывать такси. Бог знает, когда оно придет и сколько это будет стоить – вызов
и дорога из Чкаловского в Немчиновку, – но других вариантов не намечалось.
Внезапно у мирно дремавших прямо перед ее носом джипов
началось какое-то оживление, зажегся в салонах свет, замигали притушенные фары,
кто-то неузнаваемый пробежал в расширявшемся снопе света прямо к самолету, все
еще стоявшему на полосе.
Заинтересовавшись происходящим, Катерина выглянула из своего
укрытия и обнаружила, что по летному полю прямо к ней идет Тимофей Кольцов в
развевающемся распахнутом пальто, огромный и черный, похожий на гигантскую
летучую мышь.
“Интересно, куда он дел своего думца?” – лихорадочно
подумала Катерина, задвигаясь обратно в тень.
Она боялась, что он увидит ее, и тогда придется объясняться.
А еще хуже – в тысячу раз хуже! – если увидит и даже не повернет в ее сторону
головы.
Господи, как она его боялась, этого человека! Его низкого
тяжелого голоса, его беспощадных и пустых глаз, его чудовищной
проницательности. В его присутствии ей все время казалось, что с ней не все в
порядке, хотелось осмотреть себя – застегнуты ли пуговицы, вымыты ли руки.
Катерина храбрилась только перед другими, наедине с собой
она даже вспомнить не могла, что говорила и делала, когда он на нее смотрел.
Она отлично понимала, что Тимофей Кольцов скорее всего вообще не подозревает о
ее существовании, вспоминая только, когда она попадается ему под ноги с
очередной программой предвыборных мероприятий, и, следовательно, бояться ей
нечего. Ему нет до нее никакого дела.
И все же она чувствовала себя, как, должно быть, чувствовали
приближенные “отца народов” товарища Сталина, которых увозили с инфарктами из
его приемной.
Дмитрий Степанович, отец, сказал ей, когда однажды она
пожаловалась, что в присутствии Тимофея Кольцова теряет всякое ощущение себя:
“Так трястись не просто вредно для дела, но еще и очень унизительно. Всегда
лучше вести себя как-то попроще. В рамочках”.
Катерина и хотела бы “в рамочках”, но ничего не могла с
собой поделать.
Но недаром она была свободолюбива и любознательна.
Тимофей Кольцов вызывал в ней эмоции куда более сложные, чем
просто страх. Она мечтала хоть чем-нибудь его зацепить, расшевелить, рассмешить
и посмотреть, что получится, тем более она знала о нем нечто такое, чего не
знал никто, и это знание не давало ей покоя. Оно не вписывалось в уже созданную
и вполне приемлемую схему этого человека, а потому раздражало и без того
чудовищное Катеринино любопытство.
Что его огорчает, кроме смены правительства? Что его радует,
кроме кредита МВФ? А может, ни кредит, ни правительственный кризис ничего для
него не значат? О чем он говорит с женой, приезжая по вечерам домой? Что врет
ей, когда встречается с любовницей? О чем думает в машине, слушая группу
“Любэ”?
Сочетание любопытства с паникой, в которую он ее повергал,
образовывало странную волнующую смесь, и Катерине не хотелось, чтобы эта смесь
лишний раз поднималась со дна души и замутняла разум. Соображать ей требовалось
как никогда хорошо.
Поэтому она бросила недокуренную сигарету и отступила еще
глубже, к самой стене. Пусть бы он уехал. Она вернулась бы в теплый тамбур зала
ожидания и вызвала наконец такси.
И, конечно, он не уехал.
Он заметил ее, прячущуюся в тени, сразу. И несколько мгновений
колебался, принимая решение. Почему-то Катерина явственно ощутила его колебание
и момент, когда он это решение принял.
Дверь джипа уже распахнулась ему навстречу, водитель
поставил ногу на газ, охрана готова была вскочить во вторую машину, когда Тимофей
Ильич Кольцов вдруг повернулся в сторону неясной тени, куда не доставал
мертвенно-синий свет фонаря, и спросил, не повышая голоса:
– Почему вы не уехали?
– Машина не пришла, – ответила из темноты Катерина. Ей
внезапно стало жарко и страшно. И неудобно перед ребятами из охраны. Бог знает
что они могли подумать.
Вздохнув, она сделала шаг вперед, оказавшись на свету.
Тимофей Ильич пристально на нее смотрел, и она внутренне содрогнулась,
испытывая уже хорошо знакомую неловкость – все ли с ней в порядке, не слишком
ли покраснел замерзший нос и достаточно ли приличная у нее шуба? И тут же она
разозлилась на себя. Какое ей дело до того, как ее воспринимает великий Тимофей
Кольцов?! Пусть воспринимает как хочет, это вовсе не ее проблемы.
– Садитесь, я подвезу вас, – монотонно и равнодушно, как
будто выполняя скучную обязанность, велел он.
Она поставила его в неловкое положение, вдруг поняла
Катерина с опозданием. Не предложить помощь он не может, раз уж он вообще с ней
заговорил. Отправить охрану везти ее он тоже не может – охрана должна
сопровождать его. Но это немыслимо, чтобы он вез ее!
* * *
Люди его положения не подвозят из аэропорта девиц,
оказавшихся без машины. Ей попадет от Приходченко, от Абдрашидзе, да это просто
невозможно, черт возьми!
Нужно быстро и решительно отказаться, приказала себе
Катерина.
– Спасибо, Тимофей Ильич, – пробормотала она застывшими от
неловкости губами. – Я доберусь на такси. Спасибо.
