Ей было плохо видно его лицо – ночь, снег, в очках
отражались блики света от фонаря. Но ей вдруг показалось, что она разглядела
усмешку.
– Я не понял, – сказал он после секундной паузы, – вы
намерены со мной спорить?
И все стало предельно ясно. Нельзя отказываться, когда
предлагает Тимофей Кольцов. Даже пытаться глупо и смешно. Нужно выполнять, и
чем быстрее, тем лучше.
Потом, на досуге, она сможет все обдумать и выругать себя за
излишнее любопытство, которое не позволило ей потихонечку шмыгнуть внутрь зала
ожидания, подальше от греха и Тимофея Кольцова. И проанализировать чувства,
более сложные, чем любопытство. А пока, чем дольше она мнется в
нерешительности, тем нелепее выглядит ситуация, тем дольше она задерживает
Великого и Ужасного и затягивает весь пикантный эпизод с ее доставкой.
– Спасибо, Тимофей Ильич, – пробормотала Катерина фальшивым
голосом и полезла в джип, волоча за собой сумку.
– Оставьте вещи, Катерина Дмитриевна, – посоветовал Кольцов.
– Ребята положат в багажник.
Совершенно красная от стыда и внезапно навалившейся жары,
она плюхнулась на кожаное сиденье, отпустив наконец сумку, которую тут же
подхватил кто-то из охранников. Тимофей Кольцов величественно поместился в
кресло напротив. Дверь мягко чмокнула, закрываясь. На переднее сиденье вскочил
охранник Леша, и кортеж двинулся к выезду с аэродрома.
– Вам куда? – спросил Тимофей, не глядя на Катерину.
– В Немчиновку, – пробормотала она с виноватой улыбкой. –
Далеко, правда?
Не отвечая ей, Тимофей Ильич сказал водителю:
– В Немчиновку, Андрей.
– Понял, Тимофей Ильич, – отозвался водитель, круто
закладывая влево на выезде из ворот.
В окно Катерина увидала стоящих навытяжку гаишников. На
шедшем сзади “Хаммере” включили мигалку. Ее истерические сине-красные всполохи
разливались по сугробам.
Выехав на магистраль, водитель “притопил” газ так, что
Катерину вдавило в кресло, и оба джипа рванулись в сторону Москвы, как пара
диких ночных волков.
Почти всю дорогу Тимофей разговаривал по телефону. Он всегда
начинал работать, едва выйдя из самолета. Впрочем, в самолете он тоже работал.
Ничье присутствие, кроме, может, премьера или еще каких-нибудь нужных людей, не
могло ему помешать. А уж тем более присутствие Катерины Солнцевой, которая не
была премьером.
Он даже сказал ей, соблюдая максимально возможный для него
уровень вежливости: – Я должен позвонить.
На это заявление она торопливо кивнула, и минут на двадцать
он о ее существовании забыл. Выслушивая доклады и решая вопросы, требовавшие
незамедлительного решения, он иногда взглядывал на сидевшую напротив девушку. У
нее было растерянное и подавленное лицо, как будто с ней только что произошло
что-то ужасное, и Тимофея это задевало. Что, черт возьми, такого в том, что он
предложил ей поехать с ним? У нее был лучший выход из положения? Почему она
сидит, забившись в угол и сгорбившись, как привокзальный нищий на лавочке?
Понятно, конечно, что не каждый день ее подвозит до дома
Тимофей Кольцов, и ей должно быть неловко. Но ее неловкость, которую он так
ясно чувствовал, как будто она была его собственной, раздражала его.
Убедившись, что он занимается своими делами, Катерина
украдкой огляделась. “Лендровер” оказался просторным и уютным, как небольшая
квартира после евроремонта – мягкий свет, персиковая кожа кресел, деревянная
обивка дверей. Здесь присутствовало все, что в той или иной степени могло
продемонстрировать богатство и власть.
Тщательно изучив обрывочные сведения о Тимофее Кольцове –
человеке, Катерина голову могла дать на отсечение, что он даже не замечает
окружающего его очень дорогого комфорта. Она пристально и усердно наблюдала за
ним все время, что они жили в его доме, когда ей представлялась такая
возможность.
Он был неизменно равнодушен к своему шикарному дому,
архитектурному чуду, возвышавшемуся над морем, как древний феодальный замок, и
к своим супердорогим и суперскоростным машинам, приземистым и мощным, как
изготовившиеся к атаке звери. И одежда его, наверное, тоже очень дорогая, была
предельно простой – белые рубашки, темные костюмы, консервативные галстуки.
Однажды вечером Тимофей Кольцов прошел мимо нее в парке,
возвращаясь с моря, к которому, по слухам, ходил каждый день. Он был в
пуховике, делавшем его похожим на полярника, и сильно вылинявших голубых
джинсах. Катерина не сразу поняла, что это он, а узнав, долго смотрела ему
вслед. Этот кое-как застегнутый пуховик, и джинсы, и тяжелые ботинки на толстой
подошве будто говорили, что существует два совершенно разных Тимофея Кольцова,
и между ними – пропасть. Тимофей Кольцов в джинсах заинтриговал ее ужасно.
Катерина улыбнулась своим мыслям. “Хоботов, – сказала она
себе, – ты тайный эротоман!” Иногда она любила процитировать что-нибудь из
фильма.
Быстро взглянув на Кольцова и обнаружив, что он продолжает
разговаривать, вернее, даже слушать то, что говорят ему в трубку мобильного
телефона, Катерина принялась вспоминать, что было сделано за четыре дня в Калининграде.
Она написала кучу материалов, которые пригодятся ей в Москве
при подготовке его выступлений. Поприсутствовала на двух встречах кольцовского
“актива” и группы поддержки, состоящей из местных знаменитостей.
Самое главное – они с Сашей Скворцввым два раза
разговаривали с Тимофеем Ильичом, и оба раза Катерина старательно объясняла
ему, что непосредственно войну можно вовсе не открывать. Достаточно о ней
писать и показывать по телевизору так, чтобы все верили – Тимофей Кольцов
борется с наркотиками изо всех сил. Стоит на страже. Выполняет обещания. Делает
большое дело.
Тимофей Ильич то ли слушал, то ли не слушал, хотя Катерина
знала, что в искусстве блефа ему нет равных. Так она и не поняла, намерен он
всерьез воевать или ему вполне хватит объявить о войне погромче. Ее знаменитое
чутье подсказывало ей, что просто объявлением дело не ограничится.
Последний из срочных разговоров Тимофей закончил, когда они
уже были в центре города. Его спутница сидела тихо, как настороженная мышь, и
внимательно смотрела в окно. Интересно, что она хотела там высмотреть, чего не
видела раньше?
– А как вы придумали эту штуку с наркотиками? – спросил
Тимофей неожиданно. Он любил этот прием – спросить внезапно и совсем не то,
чего ожидает собеседник. И посмотреть на реакцию. По реакции все будет сразу
понятно.
Катерина резко повернулась к нему. Наверное, не ожидала, что
он заговорит, и испугалась. Впервые в жизни ему вдруг стало досадно, что его
все боятся. Какого дьявола?
Но мелькнувшая на ее лице тень страха моментально сменилась
улыбкой, как будто он спросил ее о чем-то приятном.
