Газеты, телевидение и радио вещали о войне Тимофея Кольцова,
жене Тимофея Кольцова, заводе Тимофея Кольцова и городе Тимофея Кольцова.
Непонятно было только одно – почему молчит “тот берег”, как
называл основного противника Слава Панин.
А “тот берег” упорно молчал, и очень скоро, когда прошел
угар первых побед в рейтингах, купленных и объективных, стало ясно, что молчит
он неспроста. Полное бездействие выборной команды основного противника пугало
Катерину с каждым днем все больше и больше.
– Не суетись раньше времени, – говорил ей Приходченко, – мы
еще о них услышим.
Они услышали даже раньше, чем предполагали.
Тимофей Кольцов победил, как побеждал всегда и во всем.
Катерине об этом поведал Приходченко, которого, в свою очередь, ввел в курс
дела Абдрашидзе.
– Все, они закончили, – сказал он Олегу. – Говорю, чтобы ты
знал и внес изменения в свою тактику. Конечно, не всех задавили, но насколько я
знаю босса, он не успокоится, пока остальных на кладбище не переселит. Теперь
все дело за вами, надо до осени кричать погромче, что Тимофей сделал это
великое дело – и тогда все будет O.K.
– И что, если его не выберут, все начнется сначала, –
подсказал Олег, – это ясно.
– Жди теперь какой-нибудь пакости от Головина. – Это был
действующий губернатор. – Он сам ничего не может и не хочет, кроме того, чтобы
область немцам продать, но гадости делает виртуозно. Специалист.
– На него работает команда Грини Острового, – заметил
Приходченко с улыбкой, – а чего стоит Гриня, тебе хорошо известно.
Гриня Островой был своего рода знаменитостью. В среде
журналистов и пиарщиков о нам ходили легенды. Он считался специалистом по
“черным” выборам и славился тем, что может “вытащить” самого непроходного
кандидата. Основная его тактика заключалась в поливании грязью соперника, и чем
гуще была грязь, тем лучше считалась тактика. Она вполне хорошо сработала на
нескольких региональных выборах, и, хотя Гриню ненавидели и боялись, услуги его
ценились очень дорого и без работы он не сидел.
Самого последнего соперника своего кандидата, вполне мирного
и процветающего уездного губернатора, Гриня “свалил” тем, что в последний
предвыборный день, когда агитация уже была запрещена, начал агитировать на
улицах за него же. Избирательная комиссия моментально нарушение пресекла,
вычеркнув бедолагу-губернатора из списка соискателей хлебного места.
Губернатор, проснувшись утром в день выборов и не обнаружив себя в списке,
пришел в полное неистовство, потребовал объяснений и получил их. В
Центризбиркоме ему посоветовали обратиться в суд, и, пока губернатор пребывал в
тяжелом недоумении, пока потрясал кулаком и собирал союзников, дело сделалось
само собой – город достался на разграбление молодой, отчаянной и веселой
компании, которая за полгода не оставила в нем камня на камне, зато возвела три
новых казино и усовершенствовала старое.
И Приходченко, и Солнцева хорошо знали Гриню и ждали, что он
bqt-bot как-нибудь проявится, но Гриня не спешил, тянул и заставлял их
нервничать.
Зато когда начал действовать, Катерина решила – пусть бы еще
потянул. Тогда последние дни перед неминуемой гибелью она прожила бы достойно и
с размахом.
Казалось, что все их многомесячные усилия прошли прахом.
Каким-то необъяснимым образом Гриня как будто был в курсе всех их планов и всегда
оказывался на один шаг впереди.
За март у Катерины слетели три интервью по Центральному
телевидению и два по местному.
Конкурс на лучшее предложение по утилизации кораблей Головин
объявил дня за три до того, как должен был объявить Кольцов.
В почтовые ящики калининградцев подбросили листовки с планом
сокращений рабочих мест на верфях Кольцова и продажи немцам всего производства.
Головин, выступая перед работниками городской прокуратуры,
похвалил их за блестяще проведенную операцию по борьбе с наркотиками, чем
вызвал у законников недоумение, граничащее с испугом. Но губернатор настаивал –
и в прессе, и по телевидению, и на собраниях всевозможных активов, и в конце
концов все поверили, что с наркотиками боролась городская прокуратура под
непосредственным руководством губернатора.
Премьер-министр включил Головина в делегацию, отправляющуюся
в Давос на всемирный экономический форум.
Местные газеты написали, что дворец Кольцова на взморье
построен на месте, где планировалось построить санаторий для чернобыльцев, и
даже туманно намекнули, что на чернобыльские же деньги.
Тимофей с бычьим упрямством продолжал игнорировать
соперников и воплощать в жизнь свою собственную программу, но это становилось
все труднее. Чтобы не выглядеть недостойно, следовало оправдываться, а
опускаться до свалки и склоки была решительно невозможно.
Катерина похудела, осунулась и стала плохо спать.
– Я не понимаю, что происходит, – пожаловалась она матери,
когда ярким мартовским днем они курили вдвоем на крылечке. – У меня развивается
паранойя. Мне все время кажется, что за нами откуда-то следят. Я постоянно
ловлю себя на том, что хочу предложить Олегу проверить офис – может, у нас
“жучки”?
– А может, и стоит проверить, – задумчиво сказала Марья
Дмитриевна. – Политика – дело нешуточное и не слишком приятное.
– Понимаешь, у меня такое чувство, что они просто используют
мои собственные наработки, понимаешь? Хотя вполне возможно, что все эти
наработки лежат на поверхности и очевидны для всех, но только…
– Что только?
– Только мне кажется, что это переходит все допустимые
границы простых совпадений. И мне не верится, что кто-то из команды Тимофея
может его сдавать. Он, по-моему, в людях разбирается хорошо и беспощаден, как
анаконда. Вряд ли кто-то осмелится…
Марья Дмитриевна искоса взглянула на дочь. Катерина
волновалась, чесала ладонь. Когда она нервничала, у нее начинался застарелый
детский нейродермит. Вот уже три дня она чесала ладонь непрерывно.
– А Олег что?
– И Олег нервничает, конечно. Но, понимаешь, у нас же нет
постоянного контакта с Котом Тимофеем, так, чтобы мы могли что-то ему
намекнуть. Мы в основном с Абдрашидзе работаем, а у него с Олегом, “особые
отношения”, – Катерина закатила глаза. – По-моему, он нас нанял, чтобы Духову
свалить, и с Приходченко они о-очень давние друзья, только скрывали, чтобы
раньше времени панику в Юлиных рядах не посеять… Абдрашидзе считает, что это
промахи Приходченко, а Приходченко считает, что мои.
– Может, так и есть? – осторожно спросила Марья Дмитриевна.
– Может, и есть, – раздраженно ответила Катерина, – и тогда
меня надо уволить с работы. Кстати, я в понедельник опять улетаю в Калининград.
– Ты же только оттуда!
