– Ты сказал: “Я был не прав, давай поедем ко мне”, –
напомнила она.
– Этого недостаточно? – удивился он.
Катерина засмеялась. Как хорошо было кормить его омлетом на
необъятных размеров кухне и варить ему кофе, чувствуя, как выветривается из
квартиры нежилой музейный дух.
Они вылезли из постели, потому что внезапно очень захотели
есть. В ванной с зеркалами и черным кафелем они провели еще час, и Тимофей
наконец понял, для чего нужно такое обилие зеркал. Потом она быстро сообразила
омлет, а он сидел, вытянув ноги так, чтобы она все время о них спотыкалась.
Спотыкаясь, она хваталась за его голое плечо, и ему это было приятно.
Он совсем без нее замучился. И поехал к ней на работу, когда
уже не стало сил бороться с собой. Ничего не помогало – ни работа, ни поездки,
ни двадцатичасовой рабочий день. Он должен был повторить все сначала, а потом
еще раз. И еще. Скоро привыкну, решил он, но страха не почувствовал, только
спокойствие и уверенность в себе.
Какая-то странная история. Такого с ним раньше не бывало.
Может, просто возраст?
– Ешь, Тимыч, – сказала она. – Холодный омлет – ужасная
гадость.
Никто и никогда не называл его Тимыч. Вот черт. Тимыч –
какое славное, милое, домашнее слово. Домашнее? Разве у него есть дом?
– Почему ты так странно меня называешь? – осведомился он.
– Почему странно? – удивилась Катерина. – Или мне следует
называть тебя Тимофей Ильич?
Он промолчал, а Катерина спросила;
– Ты знаешь, как тебя называет твоя охрана? Он коротко
усмехнулся:
– Как?
– Батяня! – провозгласила Катерина с прочувствованной
интонацией. – Ты знал, да?
– Конечно, – он пожал плечами. – Я всегда все про себя знаю.
“Это заблуждение, – подумала Катерина. – Тебе только
кажется, что ты все про себя знаешь. От этого все твои проблемы”. Ее уже не
удивляло, что у могущественного Тимофея Кольцова могут быть проблемы.
– Я очень вожусь во сне, – предупредила она, решив, что
нужно поставить его в известность. Все-таки он собирался провести с ней целую
ночь. – И вообще, я сто лет ни с кем не спала. В смысле… спала… то есть не
спала… – она смутилась, – ну, то есть когда ложишься и спишь до утра.
Он слушал с интересом. Она смутилась еще больше, вскочила и
пошла к барной стойке, где в кофеварке булькал кофе.
– Ну, да, да, – раздраженно сказала она, потому что он явно
ждал какого-то продолжения, пристально на нее глядя. – Я никогда еще ни с кем
не спала.
– В смысле, когда ложишься и спишь до утра, – уточнил он.
– Именно в этом, – подтвердила она. – Это что, записано в
моем досье?
Он подошел к ней и обнял ее сзади – очень большой, теплый и
голый. На нем были только джинсы, которые он так и не застегнул. Катерина сразу
растеряла весь боевой задор, привалилась к нему, чуть не мурлыча от
удовольствия, и потерлась о него всем телом, снизу вверх.
– Я не читал твое досье, – сказал он, кусая ее за ухо.
Это было изумительное, нежное, очень чувствительное ухо, и у
Тимофея сразу стало ознобно в позвоночнике.
– Я не читаю досье всякой пузатой мелочи. Иногда я читаю
досье на вице-премьеров, но очень редко. Для этого есть Дудников с Абдрашидзе…
– Ты ведь крутой, – прошептала Катерина, проводя губами по
его голой груди. – Ты очень крутой парень…
– Я самый крутой из всех известных тебе парней, – поправил
Тимофей, во всем любивший точность. Она начала сползать по нему на пол, и он,
бешено радуясь собственной бесшабашности и возможности делать все, что только
она пожелает, рухнул на раритетный английский ковер и, в одну секунду оставшись
без одежды, придавил ее всем телом.
– Ты моя, – прорычал он в ее приоткрытые губы. – Ты будешь
делать все, что я тебе велю.
– Конечно, – успокаивающе сказала она и стиснула ладонь в
коротких густых волосах у него на затылке. – Ты только не бойся меня…
Тимофей не вдумывался в то, о чем она его попросила. Кровь
колотила в виски, и было уже не до разговоров.
* * *
– Мы предлагаем сейчас провести в Калининграде
кинофестиваль, на который приедет Никита Михалков со своим новым фильмом. Чуть
позже мы объявим о стипендии Тимофея Кольцова в местных вузах. Причем
предполагается не только стипендия для студентов, но и гранты для научных
работников. О строительстве могильника для захоронения радиационных отходов с
отработавших подводных лодок мы доложим дополнительно, когда проработаем вопрос
окончательно. – Приходченко заглянул в свои бумаги.
– Его обязательно строить? – спросил Кольцов, не поднимая
глаз от своего экземпляра рабочего графика.
– Можно только объявить, Тимофей Ильич. Собственно, можно
вообще ничего не делать…
Кольцов поднял голову, и Приходченко как будто споткнулся о
его взгляд.
– В том смысле, что достаточно просто хорошо освещать. Тем
более что самое главное обещание вы уже сдержали…
Кольцов взгляд не отводил, и Приходченко глаз не опустил.
“Неужели знает?” – мелькнуло в голове у Олега, и сразу стало
муторно, как будто заболел желудок.
День оказался тяжелый. Олег еле-еле уехал из дома – с женой
и тещей в последнее время не было вообще никакого сладу. Кирюха вопил и не
хотел его отпускать – цеплялся за ноги, плакал, разбил чашку, и Олег влепил ему
подзатыльник. При воспоминании об этом подзатыльнике ему становилось так плохо,
гораздо хуже, чем под взглядом Тимофея Кольцова.
Надвигалось лето, нужно думать, куда отправить Кирюху.
Однако при одном только упоминании бойскаутского лагеря в Штатах Кирюха начинал
рыдать и кататься по полу. Его не устраивало ничего, что находилось дальше
тридцати километров от отца. В Москве Олег оставить его не мог – в доме в
последнее время шли постоянные приготовления, шушуканья, шмыганья, прятанья – и
моления, моления, моления…
Его “девушки”, как называла их Катерина, явно что-то
затевали. Это подтверждалось еще и тем, что жена стала с ним почти ласкова в
последнее время. И Олег с ужасом кролика перед гремучей змеей ждал – что-то
будет.
Со всеми утренними удовольствиями он забыл телефон и даже не
мог вспомнить, где именно. Он не позвонил из машины, хотя должен был, понимая,
что его звонка ждут.
А тут еще Кольцов привязался с программой мероприятий. Как
это Катька его не боится? От одной его улыбки можно запросто покончить жизнь
самоубийством, чтоб не мучиться…
– Что там с моим однофамильцем? – спросил Тимофей.
