Дмитриев был министр внутренних дел.
– Ясно, Тимофей Ильич, – коротко сказал Леша. – Идемте, Олег
Николаевич?
– Я… – промямлил Приходченко, – я…
– Ты потом все ему скажешь, – Диана улыбнулась сквозь слезы
и потащила Приходченко за рукав. – Поедем быстрее, Олег. Все теперь будет
хорошо…
– Игорь Вахтангович, найди мне Дмитриева, – велел Тимофей. –
Не отвечает мобильный.
Абдрашидзе рысью побежал к двери, но вернулся и вдруг
опустился на одно колено перед громадным Тимофеевым столом и прижал руки к
сердцу.
– Вы – человек, Тимофей Ильич, – произнес он с грузинским
акцентом. – Я рад, что работаю с вами!
Он проворно поднялся и отступил к двери, лицо у него дрожало
от полноты чувств.
Катерина проводила его глазами, подошла к Тимофею,
ошарашенно смотревшему на дверь, и, взяв в ладони его лицо, сказала:
– Я люблю тебя.
И стремительно вышла.
Тимофей взял чашку и расплескал на брюки весь кофе. Потом он
поставил чашку и долго смотрел, как расплывается на дорогой темной ткани мокрое
пятно, похожее на кровь.
* * *
– Алло!
– Ну что ж… поздравляю, мы почти у цели. Девушка очень
облегчила нам задачу. Мы даже не ожидали, что все так хорошо получится…
– Никто не ожидал…
– Да не волнуйтесь вы! Никто ничего не заподозрит. Что ж вы
нервный такой, это смешно просто!
– Вам смешно, а мне не очень. Я каждый день боюсь. Спать
перестал, снится, как все выплывает наружу…
– Это у вас с непривычки. Бросьте нервничать, осталось
совсем чуть-чуть, лето продержаться, и мы его завалим…
– Да вы уже пытались! Машину зачем-то обстреляли…
– Случай уж больно подходящий был. Решили, что если повезет,
– убьем, а нет, так напугаем как следует…
– Да ни черта он не боится! Чего ему бояться? Только шум
подняли неизвестно зачем и службу безопасности переполошили. Будут теперь землю
рыть.
– Ну и будут. Все равно ничего не нароют, я вам гарантирую!
– Деньги перевели?
– Конечно. Все как договаривались…
* * *
Страсти улеглись очень быстро. Все, присутствовавшие при
историческом объяснении Тимофея Кольцова и Олега Приходченко, почли за благо
особенно на этот счет не распространяться.
Олег, выручив сына, вернулся на Ильинку, в офис Тимофея
Ильича, но тот принял его стоя, сказал холодно, что инцидент исчерпан, а в
словесных излияниях он не силен. Так что прошу прощения, очень много работы.
Катерина, захлебываясь от восторга, поведала обо всем
родителям, которые давно и хорошо знали Олега и очень ему сочувствовали.
– Он молодец, твой Кольцов, – произнес Дмитрий Степанович с
удивлением.
Марья Дмитриевна внимательно изучала дочь, лучше отца понимая,
что ее безудержный восторг имеет какие-то более глубокие корни.
– Будь осторожна, – сказала она, когда они остались одни на
кухне. – Я очень тебя прошу, будь осторожна, Катенька… Он очень странный и,
по-моему, очень тяжелый человек. Попробуй оценить его трезво.
– Я не могу трезво его оценивать, – ответила Катерина
печально. – Я в него влюблена.
Марья Дмитриевна в сильном расстройстве ходила по просторной
кухне.
– Ты совсем ему не пара. Он необразованный, мрачный, у него
чувства юмора нет!
– Есть!
Но мать не слушала ее.
– Вся его сила и притягательность – в несметных деньгах. И я
понимаю, какое в молодости это имеет значение. Но все-таки, Катя…
Катерина оскорбилась.
– Мам, куда тебя понесло? При чем тут деньги? У нас всю
жизнь есть деньги, и я сама давно и прекрасно зарабатываю…
– Катенька, это вещи совершенно разного порядка – то, что
зарабатываешь ты, или мы с отцом, и то, что есть у него. Не прикидывайся,
пожалуйста, что ты этого не понимаешь. – Марья Дмитриевна остановилась напротив
Катерины и взглянула на нее с такой жалостью, как будто Тимофей Кольцов уже
погубил ее молодую жизнь. – Папа в восторге, что он помог Олегу. И я тоже в
восторге. Но ему-то это ничего не стоило, Катя! Он не отдал ему последнюю
рубаху, правда ведь? А жену он простил не оттого, что он благородный, а оттого,
что он равнодушный, понимаешь? Ему нет до нее никакого дела, вот и все.
Насупившись, потому что мать отчасти была права, Катерина
ковыряла вилкой скатерть.
– Ему и до тебя нет никакого дела. – Марья Дмитриевна
подошла и обняла дочь. Катерина слышала, как мерно бьется ее сердце, как тикают
часы на душистом запястье. На глаза навернулись слезы.
Неужели… неужели правда? Вдруг правда?
– Ты привлекаешь его потому, что ты – явление абсолютно
недоступное его пониманию. Не знаю, где он там вырос, но, очевидно, он мало
встречал таких женщин, как ты…
– Мамочка, я знаю твою теорию о нашей с Дашкой уникальности
и неповторимости, – высвобождаясь, заявила Катерина. – Можешь не излагать. Но к
Тимофею это не имеет отношения. Если бы он хотел, он получил бы десяток таких,
как я.
– Он дважды был женат. Дважды! На женщинах, которых, как я
понимаю, он покупал, причем вполне сознательно. Что в нем есть еще, кроме
денег, Катя?
– Мамочка, – сказала Катерина и отвернулась к окну, за
которым млели теплые летние сумерки. – Теперь уже проверить ничего невозможно.
Любую женщину, которая приблизится к нему на расстояние вытянутой руки, можно
заподозрить в том, что ей нужны его деньги. Мне не нужны его деньги. У меня
своих навалом. Он сильный, решительный, умный, талантливый, стойкий. Он добрый,
хотя сам об этом не знает.
– А ты знаешь?
– А я знаю, – упрямо подтвердила Катерина. – Он делает
о-очень большие дела. Он работу дает тысячам людей…
– Ну, понесла! При чем тут это?
– Да ни при чем! – с досадой выкрикнула Катерина. – При том,
что его есть за что любить. Ты, между прочим, думаешь, как он. Он тоже уверен,
что его любить нельзя. Можно любить только его деньги и влияние.
– А ты ему, конечно, уже сообщила о своих пылких чувствах?
– Конечно, – подтвердила Катерина и улыбнулась. – Давно уже.
Он жутко перепугался.
– Постарайся уйти без потерь, – тихо попросила Марья
Дмитриевна. – Я понимаю, конечно, что это вряд ли возможно, и моя пылкая дочь
уверена, что все делает правильно. Но я прошу тебя – постарайся уйти без
потерь…
