* * *
Тимофей позвонил из Женевы, когда Катерина засыпала на
очередном собрании предвыборного штаба.
Летом противостояние немножко улеглось – обе стороны
готовились к решительным осенним наступлениям. Поток компроматов друг на друга
временно приостановился.
Солнце палило Москву нещадно, влажная жара давила на голову,
отекали руки, телефонные трубки казались мокрыми и скользкими. Вялые перебранки
выжимали остатки сил. Хотелось сесть под кондиционером и забыть о том, что
существует улица с горячими автомобильными выхлопами и запахом раскаленного
асфальта.
Приходченко все дела переложил на Катерину и Скворцова,
устраивая новую жизнь для себя и Кирюхи, в которой была Диана и не было двух
религиозных фанатичек, чуть не натворивших настоящих бед.
До конца жизни он будет благодарен Тимофею Кольцову и, может
быть, даже сумеет когда-нибудь ему об этом сказать…
Тимофей на неделю улетел по делам в Швейцарию. Катерина
нервничала и злилась, пилила сотрудников и чувствовала себя стервой.
В Женеве была Юлия Духова, умница и красавица, сосланная
туда усилиям и самой Катерины.
Поняв, что ревнует, она возненавидела себя окончательно –
сколько раз она уговаривала себя, что личная жизнь Тимофея не должна ее
касаться!
Но она касалась, да еще как!
Все это было неправильно, противно, и хотелось, чтобы
Тимофей скорее вернулся.
Он позвонил и сообщил замученным голосом, что вечером будет
в Москве.
– Ты поезжай прямо ко мне, чтобы я тебя нигде не искал, –
распорядился он, нисколько не заботясь о том, что это могло противоречить
каким-нибудь Катерининым планам.
– Ладно, – согласилась она холодно, понимая, что вступать в
дискуссию по телефону нет никакого смысла. Кроме того, она ужасно соскучилась.
И все же его наплевательское отношение к жизни раздражало и беспокоило. Так не
могло продолжаться до бесконечности.
– Ты чего злая? – спросил он, помедлив.
– Я не злая, – отрезала она, и они кое-как попрощались.
Тимофей приехал в десятом часу – очень рано. Катерина
только-только поставила в духовку мясо. Она была уверена, что из Шереметьева он
поедет в офис и только потом домой, но он в офис почему-то заезжать не стал.
– Катерина! – заорал он с порога. – Ты дома?
Швырнув под зеркало чемодан, он стаскивал ботинки.
– Я здесь, – отозвалась она из кухни. – Я иду, Тимыч!
Он вздохнул с облегчением – как хорошо, что она дома, никуда
не надо ехать, искать, звонить… Как он мечтал вернуться и застать ее в своей
квартире, в сарафане или майке, с волосами, перевязанными розовой ленточкой, и
босиком.
Она выбежала из коридора, ведущего на кухню, и бросилась ему
на шею.
– Как я рада, что ты приехал, – сказала она после того, как
они первый раз поцеловались. Она тут же забыла, что была им за что-то
недовольна и даже хотела что-то такое ему высказать. – Господи, как здорово,
что ты приехал!
Он еще раз поцеловал ее, чувствуя уже ставший привычным
быстрый и горячий всплеск желания.
Как он жил без нее?
– Там жара такая, в этой Женеве, – пожаловался он. – Даже
жарче, чем в Москве. Я чуть не умер.
– Ну, не умер же, – рассудительно заявила она и поцеловала
его в ладонь. – Хочешь, я отведу тебя в ванну? А то мясо еще не готово. Ты
вообще-то голодный?
Он посмотрел на нее.
За неделю он совсем отвык от Катерины. От ее голоса,
интонаций, смешных словечек и цитат из фильмов. Он забыл ее духи, завитки волос
на шее и манеру корчить забавные гримаски.
– Катька, – прошептал он и притянул ее к себе. – Катька…
Он силился что-то сказать, сердце у него бухало, как паровой
молот, и даже взмокли короткие волосы на виске. Он сам не знал, что именно
хочет ей сказать. Он не знал таких слов и не понимал, что с ним происходит.
Она сжалилась над ним. Над великим и могущественным Тимофеем
Кольцовым. Сжалилась и, как всегда, увела разговор в безопасное и спокойное
русло.
Но почему-то сейчас это его разочаровало.
– Давай в ванну, Тимыч, – сказала она преувеличенно весело.
– Ты весь мокрый. А я мясо посмотрю и подойду к тебе.
Он лежал в джакузи, закинув голову на край и чувствуя, как
расслабляется жаркое напряженное тело.
– Ты чего улыбаешься? – спросила Катерина, ставя перед ним
стакан с соком. – У тебя вид, как у блаженного Августина.
– Принеси мне портфель, – попросил он и сел прямо.
– Куда? Сюда? – удивилась она. Он кивнул.
– Работать будешь? – еще больше удивилась она.
– Давай неси, – велел Тимофей и отхлебнул сока.
Наверное, это и есть счастье, глупо подумал он. Вот и ответ
на самый трудный вопрос человечества. Тимофей Кольцов, кажется, понял, в чем
оно состоит…
– Тебе его прямо в воду бросить? – осведомилась Катерина. Он
вытер полотенцем громадную загорелую ручищу и запустил ее в кожаные недра
портфеля. Катерина наблюдала с интересом. Он долго что-то искал и в конце
концов выудил небольшую голубую коробочку, перевязанную золотой ленточкой.
Тиффани.
– Тимыч, ты ненормальный, – все поняв, прошептала Катерина.
– Открой, – приказал он.
Ему очень хотелось купить ей кольцо. Он даже его выбрал. И в
последний момент испугался, что она истолкует это как предложение руки и
сердца, которое он не мог и не хотел делать. Поэтому он купил серьги.
Таких бриллиантов она вообще никогда не видела, только на
церемонии вручения “Оскаров” по телевизору. Они сияли льдистым
аристократическим блеском, как будто в их глубине полыхал ледяной огонь. Она
боялась к ним прикоснуться.
– Давай меряй, – велел Тимофей, встревоженный ее молчанием.
– Ты что, Кать?
– Как красиво, – завороженно сказала она. – Как удивительно…
Вскочив с бортика джакузи, она перед зеркалом осторожно
вдела серьги в маленькие заполыхавшие уши и повернулась к нему.
– Ну как?
– Потрясающе, – произнес он с трудом. – Просто потрясающе.
И, приподнявшись, потянул ее к себе в воду.
В середине ночи Катерина уснула в полном изнеможении.
Тимофей лежал, прислушиваясь к тишине и ее дыханию. Она спала у него под боком,
и это было замечательно. До ее появления в его жизни он и не знал, какое это
удовольствие – обнимать ее, теплую, сонную, совершенно расслабленную. Его
личную, частную, неприкосновенную собственность.
