Ему стало жарко и, нащупав рукой пульт, он переставил
кондиционер на более низкую температуру, но Катерину не отпустил.
Она должна быть рядом с ним. Она охраняла его и отгоняла его
кошмары. Она даже призналась однажды, что любит его, но Тимофей за всю жизнь
так толком и не понял, что это такое, поэтому особого значения ее признанию не
придал.
Пусть любит. Если это означает, что он может захватить ее и
держать, как работорговец захватывает в личную собственность раба, если это
означает, что она будет с ним, он согласен.
Так и быть. Пусть любит.
В конце концов, он ведь не смог поймать ее на фальши.
Пожалуй, она не играет с ним в обычные женские игры, пытаясь использовать его в
личных целях, как пытались все его женщины. Он очень внимательно смотрел и вряд
ли просмотрел бы такую игру. Обмануть его трудно.
Конечно, он слишком ею увлекся, и голова у него не так чтоб
совсем холодная. Но ему это даже нравилось. Он чувствовал себя молодым и
бесшабашным. И не нужно было принимать никаких решений. Их обоих все устраивало
в нынешнем положении дел, когда она мчится к нему по первому зову и не слишком
досаждает своими проблемами.
Так ему представлялось.
И в самой тайной, самой темной, самой охраняемой частице
души он знал, что все это ложь.
Он попался. Попался, как волк в капкан.
Если она только почувствует его слабость, его зависимость,
его неопытность – он погиб. Она разрушит все стены, которые он создал, и он
останется на виду у всех, голый, слабый и беззащитный, как тридцать лет назад.
Только у него уже нет сил строить все заново.
Ему бы надо бежать, спасаться, а не задремывать в состоянии
глупого телячьего счастья, чувствуя под своей ладонью ее горячую гладкую спину.
Первый раз в жизни Тимофей Кольцов решил махнуть рукой на
то, что говорил ему его внутренний голос.
Будь что будет, решил он, засыпая. Я не стану с собой
бороться…
* * *
Он проснулся в темноте и сырости глухого подвала, где их
держал Михалыч. Он не мог дышать. Из угла скалился дьявол.
Ты думал, что я не вернусь? Глупый мальчишка! Я всегда с
тобой. Я буду возвращаться и возвращаться, пока ты не поймешь, что меня не
осилить.
Загремел замок, и маленький Тимофей бросился в угол, где
шуршали крысы, стараясь спрятаться. Может, пронесет, может, просто привели еще
кого-нибудь…
Не пронесло. Пришли за ним, именно за ним, и тусклая
лампочка в железном наморднике, которую Тимофей ненавидел, не дала ему
спрятаться. Они увидели его и потащили с собой.
Он брыкался, кричал и плакал. Он умолял и кусался. Он
выворачивался из ненавистных цепких рук, и рыдал, рыдал…
– …Тимыч, милый, что с тобой?! Тим, очнись! Очнись сейчас
же! Тимыч!!
Он продолжал вырываться и плакать. Он боролся за жизнь,
прекрасно понимая, что однажды не вернется в вонючий подвал – его убьют там,
куда тащили сейчас ненавистные руки. Он не мог остановиться и знал, что не
справится с ними…
– …Тимофей! Да очнись же!!
Ледяная вода плеснула в лицо. Сдергивая с груди одеяло, он
вскочил и метнулся куда-то, сокрушая и опрокидывая какие-то вещи.
Горел свет. Катерина стояла на коленях в разгромленной постели.
В руках у нее кинжальным блеском вспыхивал стакан. Вода из него тонкой струйкой
лилась на подушки.
– Ничего, – выдавил из себя Тимофей. – Не бойся.
Шатаясь, он прошел мимо нее в ванную. Включил воду. Стал под
душ.
– Не подходи ко мне, – приказал он, увидев, как открывается
дверь. У него стучали зубы. – Я сейчас.
Наверное, он сильно ее напугал, потому что она отпрыгнула в
спасительную глубину квартиры, как заяц.
– Я сейчас, – шептал он, глядя в закрытую дверь, – сейчас…
Он вышел не скоро, после того, как сосчитал все прожилки на
мраморе и все дырки в душевой насадке. Он не мог прийти в себя. Он трусил,
ожидая неизбежных вопросов, и придумывал, как можно ничего не объяснять. И не
придумал.
Она сидела на кухне все с тем же стаканом в руках и смотрела
на него дикими глазами. Он подошел и вытащил стакан у нее из пальцев.
– Может, чайку попьем? – сказал он фальшиво, ненавидя ее и
себя. Ведь он знал – знал! – что должен быть один. Он не может разделить это с
другим человеком!
Она смотрела на него как на чудовище, вылезшее из
преисподней. В некотором смысле так оно и было, подумал он отстраненно.
– Наверное, тебе лучше сейчас уехать, – предложил он
спокойно. – Прости, что напугал тебя. Или можешь лечь в той спальне. Там все
готово.
Он плюхнул на подставку чайник и боком обошел Катерину,
стараясь не коснуться ее.
Потом он все обдумает. Сейчас главное попытаться от нее
избавиться. Он не мог видеть ее напряженное белое лицо.
– Кать, все в порядке, – повторил он резко. – Я не буйнопомешанный.
Я не опасен. Слышишь?
Она встала и неестественно, как лунатик, подошла к нему.
– Что с тобой, Тимофей? – Она взяла его за руку. Он вырвал
ее. – А? Что это такое?
Он неожиданно и сильно разозлился.
– Это называется кошмар. Кошмарный сон. Ты это хочешь
узнать?
– И часто у тебя такие… сны? – сглотнув, спросила она.
– Раньше были каждую ночь, – ответил он любезно. – Потом
пореже. С тех пор, как мы стали заниматься сексом, – совсем редко. Так что это
целиком и полностью твоя заслуга. С тобой я стал спать лучше.
– Тимочка, – сказала она, и губы у нее скривились. Она изо
всех сил удерживалась, чтобы не заплакать. – Тимочка, бедный мой…
Он смотрел на нее тяжелым мрачным взглядом, бессильно
опустив руки. Ему хотелось ее ударить.
– Не смей рыдать, – проскрежетал он. – Я не хочу этого
видеть. И не подходи ко мне. Лучше уезжай. Сейчас же. Ну!
Плача, она потянулась к нему и обняла двумя руками мощную
шею в вырезе черной майки. Он не мог ее оттолкнуть. Хотел – и не мог. – Тимыч,
– она стискивала его шею, и ее слезы катились и падали ему за воротник. Майка
сразу промокла. – Господи, Тимыч, хороший мой…
Она почувствовала, как он медленно стал расслабляться. Как
постепенно уходит напряжение из каменных мышц.
Он вдруг отступил назад и сел, прикрыв глаза.
– Где у тебя лекарства? – спросила она.
– Верхняя полка справа, – ответил он.
Она нашла валокордин, накапала в чашку и залпом выпила.
