Ей было плохо. Она все время смотрела на резные дубовые
двери, ожидая, что вот-вот выйдет Тимофей, который доверял ей. Который, может
быть, ее любил…
По улице внизу двигались веселые беззаботные люди. И
Катерина в горячечном исступленном бреду вдруг удивилась, что планета вращается
в нужном направлении, что все как всегда, что люди идут по делам и везут в
колясках детей.
Едва договорив с Мишей, она вновь позвонила Приходченко.
– Хотенко я нашел. Материал будет завтра. Кать, Дудников уже
звонил. – Олег помолчал секунду. – Он тебя ищет. Я сказал, что ты на неделю
улетела за границу. Я думаю, что он сейчас будет звонить Тимофею.
– Олег, найдите, куда еще был отправлен материал! Я Мише
сообщила, он уже этим занимается, – Трубка казалась тяжелой, будто свинцовой.
– Возвращайся, Кать, – сказал Приходченко. Похоже, он ее не
слушал. – Я не понимаю, что происходит. Откуда это выплыло!?
– Я тут ни при чем, Олег! – закричала Катерина так, что с
нижнего этажа к ней кто-то побежал. – Я ничего об этом не знаю! Я не продавала
информацию в газеты. Ты что, мне не веришь?!
– Я боюсь за тебя, – ответил Приходченко. – Я даже
представить себе не могу реакцию Тимофея.
– Зато я могу. – Катерина глубоко дышала, стараясь взять
себя в руки. – Дудникову дай мой мобильный, скажи, что завтра я буду в Москве.
Или сегодня, как получится.
– Могу я чем-то помочь мадам? – спросил с лестницы
обеспокоенный клерк.
Катерина покачала головой и отвернулась от него.
Дубовая дверь зала для переговоров широко распахнулась. Из
нее вышел Тимофей.
Сердце ударило в горло. Как в последний раз.
– Катя! – отчаянно закричал в трубке Приходченко. – Что там
у тебя?!
Не глядя на нее, не останавливаясь, как во сне, Тимофей Кольцов
прошел мимо и стал спускаться по лестнице.
На площадку высыпала охрана, а следом изумленные швейцарцы,
громко говорившие что-то по-французски.
Тимофей не остановился и не оглянулся.
Трубка выскользнула из ее пальцев и запрыгала по ступеням
мраморной лестницы, догоняя Тимофея. На последней ступеньке она подпрыгнула,
задержалась и развалилась на несколько блестящих обломков.
– Владимир Викторович, я устала повторять одно и то же. Я не
знаю, что вы хотите от меня услышать. Я не продавала информацию. Это не в моих
интересах. Я на этой стороне, а не на той. – Катерина прикрыла глаза.
С момента ее возвращения в Москву прошло несколько часов.
Все эти часы она отвечала на вопросы Владимира Дудникова.
– Я не знаю, чем это можно объяснить. Я устала, а утром мне
нужно сделать море всяких дел…
– Никаких дел не будет, – отрезал Дудников. У него было
молодое лицо истинного арийца и такая же жестокость в глазах. – Тимофей Ильич
требует, чтобы вы больше не занимались его делами. Поздно уже формировать новую
пресс-службу, но вы, по крайней мере, к ней отношения уже не имеете. Так что
разговаривать мы с вами будем долго, пока до чего-нибудь не договоримся.
– Тимофей приказал отстранить меня от работы? – переспросила
Катерина. В голове вдруг стало пусто и легко. – Совсем?
– Не падайте в обморок, – приказал Дудников. – На его месте
я бы не только от работы вас отстранил. Я бы вам так репутацию испортил, чтобы
вы потом всю жизнь помнили. Впрочем, надеюсь, так оно и будет. Так что давайте
сначала. Кому вы говорили о том, что двадцать четвертого марта Кольцов по
прилете из Москвы поедет на дачу, а не останется в городе? Кому вы звонили по
телефону? Родителям? Друзьям? Любовнику?
Нужно быть стойкой, послышался голос отца.
Всегда нужно быть стойкой и уметь управлять собой. У него
такая работа, у этого Дудникова. Конечно, он должен тебя подозревать.
Тимофей приказал избавиться от меня. Он уверен, что я его
сдала. Я громче всех кричала – у нас утечка информации. Все это случилось из-за
меня.
Стараясь сфокусировать зрение на “молодом арийце”, Катерина
ответила, старательно выговаривая слова:
– Я ни с кем не обсуждала изменение маршрута. Я сама была в
той машине. Тимофей Ильич защитил меня от осколков. Если бы его не было рядом,
меня, наверное, застрелили бы. Я не знаю, как вести себя, когда в меня
стреляют.
Он не верит мне, подумала она с тоской. Теперь так будет
всегда. Мне никто никогда не будет верить. Даже близкие. Даже Приходченко со
Скворцовым. Даже Сашка Андреев и Милочка Кулагина. Как я буду с этим жить?
– Хорошо, – брезгливо произнес Дудников. – Кому вы сообщили…
эксклюзивную информацию, которую получили у Тимофея Ильича?
– Никому, Владимир Викторович. Я уже говорила.
– С кем из журналистов вы дружите?
– Я должна перечислить пофамильно?
– Да, конечно. Я должен проверить все каналы информации.
Вспоминая, она забубнила имена и названия изданий. Дудников
на нее не смотрел. Очевидно, ему было противно.
– Достаточно, – остановил он ее, когда список перевалил за
двадцать человек. – Напишете на бумаге и отдадите. Я должен осмотреть ваш
кабинет на предмет наличия подслушивающих устройств. Я хочу это сделать прямо
сейчас.
– С Приходченко договоритесь, – вяло отозвалась Катерина. –
И делайте что хотите. Мне нечего от вас скрывать…
Они искали довольно долго и, конечно же, ничего не нашли.
– Езжай домой, Кать, – предложил Приходченко и потер
ладонями лицо. – Поспи.
– Ты что, ненормальный? – спросила Катерина. – Вряд ли я
теперь когда-нибудь смогу спать.
– Утром все придут, – сказал Приходченко, неприятно морщась,
– и узнают, что у нас был обыск. Представляешь, что будет? Что мы людям-то
объясним?
Этого Катерина вынести уже не могла. Скуля без слез, как
побитая собака, она пошла к выходу из своего разгромленного кабинета.
– Оставьте портфель, – распорядился сзади Дудников. – И
привезите завтра все портфели и сумки, с которыми вы ходили на работу. А лучше
наш сотрудник сейчас с вами подъедет и заберет…
* * *
– Слушаю. Кольцов.
– Мы нашли, Тимофей Ильич. – Голос Дудникова был полон
скромного торжества. Тимофей снял очки.
– Что? – спросил он холодно.
Со времени звонка шефа службы безопасности в Женеву он весь
был как замороженный. Как дохлая рыба, год пролежавшая в морозилке.
– “Жучок”, Тимофей Ильич! – Дудников чуть ли не пел. – В
портфеле у Солнцевой. В общем, все как мы и предполагали. Очень мощное
подслушивающее устройство.
