Тимофей отбросил ручку, сделал несколько гигантских шагов и
оказался в кухне. Там, роняя стулья, он нашел задвинутый в угол стола чайник и
жадно попил прямо через край. Вода потекла на пиджак. Он вытер лицо и заорал:
– Лешка!
Охранник появился в дверях.
– Я не собирался тебя оскорблять, – тяжело дыша, сказал
Тимофей, как будто это что-то меняло. – Говори, что хотел. Только быстро.
Через десять минут он вызвал к себе Дудникова.
– Буду через полчаса! – бодро отрапортовал тот. Тимофей
подумал и позвонил Абдрашидзе.
– Приезжай ко мне, Игорь Вахтангович. Я дома. Дудников
сейчас приедет.
– Случилось что, Тимофей Ильич? – помолчав, спросил
Абдрашидзе.
– Заодно и посмотрим, – усмехнувшись, сказал Тимофей.
Ожидая замов, Тимофей заварил кофе.
Вселенная взорвалась и заполнила собой все пространство у
него внутри. Его душила какая-то незнакомая, дикая злоба, которая искала и не
находила выхода. Ему хотелось что-нибудь сломать или избить кого-нибудь до
полусмерти.
Наверное, эта злоба сохранила ему рассудок и жизнь в подвале
у Михалыча. Попался бы он ему сейчас… Тимофей с наслаждением убил бы его. Ах,
как, должно быть, это замечательно – убить Михалыча…
Он до скрежета стиснул зубы. Почему он все пустил на
самотек? Почему не проконтролировал Дудникова? Какому такому космическому
отчаянию он предавался, что не смог разглядеть того, что разглядела его охрана?
Ведь видели-то они одно и то же! Да что с ним вообще происходило все эти
недели? Где он был?!
Катька сказала бы – “в Караганде”.
Тимофей остановился и улыбнулся.
Потом взялся руками за голову. Жестом, поразившим его
самого.
Она ни в чем не виновата. Она ни в чем не может быть
виновата. Да кто он такой, черт возьми, чтобы вообще судить ее?!
Он ее любит, вот в чем дело. Слава богу, сообразил.
Это и есть любовь.
А ты не догадывался.
Вот это… все. Отчаяние, незащищенность, страх. Бешеное
желание. Смех по утрам в постели. Щенячий восторг. Боль. Ощущение всего себя –
живым.
Как это он называл, такой уверенный в себе, такой важный
Тимофей Кольцов? А, да… всплеск неконтролируемых эмоций.
Тимофей зашел в ванную и сунул голову под кран. Холодная
вода залилась за воротник черной майки, которая почему-то очень нравилась
Катьке. Голова немножко остыла и начала соображать.
Вытирая перед зеркалом короткие волосы, Тимофей думал, что
именно скажет Дудникову и Абдрашидзе.
Она должна его простить, когда он станет просить прощения.
Или не должна?
* * *
Почему-то в этот раз она сама подошла к телефону.
– Катя? – спросил Приходченко. – Ты как?
– Отлично, – ответила Катерина. – Как вы?
– Кать, я серьезно спрашиваю. – Приходченко прислушивался к
ней, стараясь услышать прежнюю Катерину. И не мог.
– А я серьезно отвечаю, что у меня все отлично. – Разговор
был ей в тягость. Она привалилась к шубе, висевшей на вешалке. Внутри шубы было
тепло и глухо, и хорошо пахло мехом.
– Кать, мы все в Калининграде.
– Я за вас рада. – Она погладила свободной рукой старый
вытертый мех. Пожалуй, сегодня она возьмет эту шубу с собой в гамак.
– Катька, ну тебя к дьяволу, давай приезжай!
– Ты что, с ума сошел, Олег? – спросила она равнодушно. – Я
больше не работаю. У меня запятнанная репутация.
– У тебя запятнанные мозги, – грустно произнес Приходченко.
– Ты себе выдумала историю и обсасываешь ее со всех сторон. Мучаешься.
– А Дудникова я тоже выдумала? – спросила Катерина? – И
статьи о… Ну, ты, наверное, еще не забыл, о чем были статьи… И продажу
информации тоже я выдумала.
– Дудников землю роет, – сообщил Приходченко и понизил
голос. – Тимофей как вышел из спячки, так устроил всем разгон. Мало никому не
показалось…
– Что значит “вышел из спячки”? – дрогнувшим голосом
спросила Катерина.
– То и значит. Приезжай, Катюха, я тебя прошу, а? Без тебя
пропадаем…
– Не пропадете, – заявила Катерина. – Осталось-то всего
ничего. Я по телевизору посмотрю…
– Я тебе зарплату не выплачу, – вдруг рассвирепев, сказал
Приходченко. – Я все, Кать, понимаю. Я на десять лет старше тебя. Я жену у него
увел…
– При чем здесь это?! – взвилась Катерина.
– А при том, что мне твои эмоции близки и понятны. Я тоже
себя проклинал и говорил себе, что я последняя сволочь!
– Так ты себе говорил сам, а не шеф службы безопасности –
тебе!
– Да что тебе-то за дело до шефа службы безопасности,
Катька?! У него свои проблемы, а у нас – свои.
– А не ты ли говорил: “Что мы людям объясним, как в глаза
смотреть будем?”
– Да я другое имел в виду! Я не про тебя говорил, а про
ситуацию. Мы же с тобой недосмотрели, недоглядели, прошляпили… “Жучок” в
портфеле не из воздуха же материализовался!
– Замолчи, Олег! – От воспоминаний Катерине стало совсем
плохо. Она уткнулась в шубу и зарыдала, тяжело и горько, впервые за все это
ужасное время.
– Плачешь? – злорадно спросил Приходченко. – Это очень
хорошо. То-о-ораздо лучше, чем тенью по участку бродить!
– От… откуда ты знаешь? – всхлипывая, выдавила из себя
Катерина.
– От верблюда, – сказал Приходченко. – Давай рыдай, я тебе
мешать не буду. Прорыдаешься, позвони.
– Олег! – закричала Катерина. – Я не буду тебе звонить. Не
буду, слышишь?!
– Нет, – ответил Приходченко и повесил трубку.
– Мама! – закричала Катерина. – Мама, откуда они знают, что
я… что у меня… Мама!!
Марья Дмитриевна появилась на площадке второго этажа. Очки
были сдвинуты на макушку.
– Катюш, они звонят каждый день. То Олег, то Саша, то Ира,
то какой-то Алексей Северин, которого я не знаю. Что ты кричишь? Что с тобой?
– Зачем ты им рассказываешь, что со мной?!
Ты что, совсем ничего не понимаешь? Тебе меня совсем не
жалко, да?
– Катя, Катя, остановись, – сказала Марья Дмитриевна и
начала спускаться вниз. – Никто никому ничего не рассказывает. Ну, посуди сама,
неужели ты думаешь, что кто-нибудь из нас или из людей, с которыми ты
работаешь, поверит в этот абсурд с продажей информации? Конечно, они знают, что
у тебя депрессия и нервный срыв. У кого угодно был бы нервный срыв. Да ты еще
так устала! Придешь в себя, вернешься на работу. Конечно, ты им нужна, они и
звонят…
