– Тимыч, ты ненормальный…
– Я даже не был уверен, что ты мне не откажешь. Что у меня
есть такого, что было бы тебе нужно?
– Ты сам.
– Да. Я сам. Вот уж редкий подарок судьбы.
– Я люблю тебя, Тимыч. Но что изменилось? Ты ведь не нашел
осведомителя?
– Нет.
– Почему же ты мне веришь?
– Потому что это – ты.
– И все?
– И все. И потому что я… Катя, я не могу этого сказать. Я не
умею. Научи меня, Катя.
– Я люблю тебя. Я люб-лю те-бя… Видишь, как просто?
– Я все равно не умею…
– Не кусайся, Тимыч…
– Я не могу. Я тебя готов сожрать, не то что покусать. Я
дикарь, да?
– Нет. Не нервничай ты так. Все в порядке.
– Катька, давай выходи за меня, а? Время остановилось.
Сердце остановилось. Катерина отстранилась от Тимофея и посмотрела ему в лицо.
Он был напряженным и выжидающим. Он был готов ко всему. Он будет умолять и
шантажировать, если потребуется. Он не благородный герой голубых кровей. Он
привык прорываться к цели с боями. Прорвется и сейчас.
– Но ведь еще нет результатов расследования. И выборы еще не
прошли. И ты делаешь мне предложение?
– Да.
– Я согласна, Тимыч.
– Точно?
– Точно.
– Я рад, – сказал он просто. – Я рад, Катька…
* * *
В эфир прошла заставка, проскакали кони, и радостная ведущая
повернулась к камере.
– Идиотка, – пробормотала Катерина. Эту ведущую она
ненавидела.
– Наш сегодняшний гость – Тимофей Ильич Кольцов, личность в
России очень известная…
Катерина пропустила все регалии, которые и так знала
наизусть. Это было последнее интервью перед двадцатичетырехчасовой паузой.
Агитация прекращалась сегодня в “ноль-ноль часов”.
Завтра наступит момент истины. Все станет ясно.
Победа или поражение.
Поражение или победа…
– Тимофей Ильич, как вы оцениваете ваши шансы на победу?
Голос Тимофея, который так немилосердно искажал микрофон,
привел Катерину в состояние душевного трепета.
– Я не хотел бы оценивать ничьи шансы, – произнес он, глядя
в камеру. Катерине казалось, что он смотрит прямо на нее. – Особенно сейчас,
когда заканчивается агитация. Я сделал все, чтобы убедить избирателей в том,
что могу быть очень полезен для своей области. Теперь слово за ними. Я все свои
слова сдержал.
– С вашим выдвижением было связано несколько крупных
скандалов в прессе, – ведущая кокетливо улыбнулась. Катерина напряглась –
опасный момент! – Писали о вашей принадлежности к криминальным структурам, и вы
потом это опровергли, подав в суд на газету “Московский комсомолец”. Еще была,
если вспомните, очень громкая история с покушением на вас. Тогда же писали, что
вы все это специально организовали, чтобы снискать расположение избирателей.
– Вспомню, – перебил Тимофей холодно, и ведущая осеклась.
– О господи, что он делает, – пробормотал рядом Приходченко.
– Подожди, подожди, Олег, – попросила Катерина. – Посмотрим…
– Я не устраивал покушение на себя, если это вас интересует.
Я уверен, что оно было связано с недобросовестной конкуренцией на выборах.
Многим известно, что я не допущу на территории области криминала,
разгильдяйства, шкурничества и всего остального, на чем держится бизнес у
некоторых… моих соотечественников. У меня тяжелый характер… – Тимофей сухо
улыбнулся, – и сил хватает. Так что не всем со мной по пути. Но это скорее
хорошо, чем плохо, верно?
– Что? – спросила ведущая, у которой не было этого вопроса в
сценарии.
Катерина хмыкнула, а Приходченко переглянулся с Паниным. Они
все боялись вопроса о детстве. Неизвестно, как отреагирует Тимофей, хотя они
его готовили.
Тимофей улыбнулся своей волчьей улыбкой. – Я говорю, что мне
даже нравится, когда не всем со мной по пути. Это означает, что какой-то путь
все же есть. Не просто идем, куда ноги несут. Этого тоже не было в сценарии, и
растерянность ведущей становилась неприличной. Катерина засмеялась.
– Тимофей Ильич, ваше положение, как бизнесмена и кандидата
в губернаторы такого большого и сложного края, в некотором роде уникально. Вы
стоите как бы вне политических партий и движений. Чем это объясняется?
– Тем, что мне некогда, – ответил Тимофей. – Я не имею
физической возможности выискивать себе места в политических партиях и
движениях. Я работаю иногда по двадцать часов в сутки. Если я буду оставшиеся
четыре посвящать поискам своего политического “я”, меня выгонит жена.
– Он молодец! – восхищенно сказал Абдрашидзе. – Он молодец,
он все здорово говорит. Человечно…
– А ваша жена работает? – спросила ведущая, у которой
появился шанс спасти интервью.
– Вовсю, – заявил Тимофей в телевизоре. Катерина заерзала на
стуле, и все присутствующие на нее посмотрели. – Она – мой политический
консультант. Она контролирует время, которое я могу потратить на политику. Она
не даст мне спуску, если я его растрачу бездарно. Кроме жены, у меня работает
еще несколько тысяч человек, которым нужно платить зарплату, строить дома
отдыха, и детские сады, и школы, и бани, и квартиры. Какая уж тут политика… Да
мне это и не слишком интересно.
– Любуетесь? – спросил Тимофей от двери. Вся компания резко
повернулась к нему.
Панин даже свалился со стула. Катерина вскочила.
– Ты откуда? – не веря глазам, спросила она. Он передразнил
ее.
– Неужели вы в самом деле думаете, что это прямой эфир,
господа журналисты и их сподвижники?
Миша Терентьев вдруг захохотал. Следом за ним неуверенно
засмеялись остальные.
– Это орбита, – сказал Миша сквозь смех. – Прямой эфир вышел
на Дальний Восток.
– Фабрика грез, – пробормотала Катерина. Она была страшно
рада, что он приехал. Да еще раньше времени.
– Ну что? – спросил живой Тимофей, кивая на Тимофея в
телевизоре. – Все указания я выполнил в точности?
– Даже лучше, чем в точности, – восхитился Абдрашидзе. – Вы
выполнили их даже очень творчески.
– Я рад, что вам все понравилось. Я старался. Люблю, черт
возьми, себя в искусстве.
Они трепались, как школьники. Впервые за много месяцев им
было решительно нечего делать.
