– Да, слава досталась тебе, – согласился Мстислав, холодно улыбнувшись. – Но мы не перестали быть врагами, просто заключили временный союз. Он потеряет силу, если нам не позволят совершить возмездие.
– Око за око? Этот закон действует в обе стороны, и ты знаешь, что вам его соблюдение обойдется дороже. Я не стану жертвовать своими людьми, что бы ты ни говорил.
– Так ты признаешь, что убийства были совершены по твоему приказу?
– А что это меняет? – Дьяк усмехнулся. – Вам меня все равно не прикончить.
– Оставим пока этот разговор, – сухо проговорил Мстислав.
– Хорошо. Вернемся к делам насущным.
– Каким именно? Разве мы еще не все решили?
– Помни об условии, на котором я передаю тебе Бальгон: вы не должны больше охотиться в Малдонии. – Дьяк не торопясь направился к ближайшему костру, чтобы погреться. Мстислав последовал за ним. Он мог вызвать или прекратить снегопад, в этом заключался его Дар Крови, но не в его силах было поменять зиму на лето или весну, так что вокруг было по-прежнему холодно. – Кстати, принц Мархак наверняка захочет сжечь город.
– Пусть попробует! – отозвался Мстислав мрачно. – Посмотрим, как ему это удастся при сильном снегопаде. Скоро солнце зайдет, и мои силы восстановятся. Ночью разразится такой буран, что ветер будет срывать огонь с факелов.
– Надеюсь, никто не пострадает? Ураган может снести палатки.
– Принц, скорее всего, решит поджечь Бальгон перед уходом, на рассвете. Не станет же он ночевать в пылающем городе.
– Верно, – согласился Дьяк.
Они разошлись возле костров, и Мстислав скрылся в одном из переулков Бальгона. К Дьяку приблизился Мархак. На нем был длинный, подбитый мехом, плащ, отороченный куницей, и такая же шапка, надвинутая до бровей. Изо рта вылетал прозрачный пар.
– Кто этот человек? – спросил он и, увидев, что Дьяк изобразил недоумение, пояснил: – С которым вы только что разговаривали, герцог. Он не из наших воинов, это видно.
– Это один из моих людей, Ваше Высочество, – ответил Дьяк. – Он выполняет для меня мелкие поручения, и сейчас я отправил его с одним из них.
– Вот как? А где человек, ехавший в повозке, крытой черным бархатом? Я не видел, чтобы он из нее выходил, а между тем ее распрягли и оставили во дворе. Вы обещали сказать мне, кто он, герцог.
– Это один колдун, – отозвался Дьяк. – Я привез его с юга, и он не выносит солнечного света. Какое-то редкое заболевание кожи. Куда он делся, я не знаю. Полагаю, что магам подвластно многое, и они могут перемещаться так, как им вздумается. – При этих словах Дьяк поклонился, чтобы принц не подумал, будто он советует ему не лезть не в свое дело.
– Пусть будет так, – согласился Мархак, немного помолчав. – Утром мы подожжем Город Мертвых и уйдем обратно в Ялгаад.
– Как пожелаете, мой принц. Воины будут готовы.
– Раненые перевязаны?
– Ими сейчас занимаются. Я прослежу, чтобы о них как следует позаботились, Ваше Высочество.
– Хорошо! – Мархак запахнул плащ и, повернувшись, направился к своему шатру, окруженному кострами гвардейцев и фигурами телохранителей.
Дьяк вошел в огромный мрачный замок, который служил резиденцией князьям Бальгона. Внутри было прохладно, факелы и масляные светильники валялись на полу, опрокинутые или сломанные. Стараясь не наступать на трупы, Дьяк побрел по коридору, осматривая стены и попадавшиеся по дороге комнаты. Повсюду были видны следы битвы: окровавленные тела, пустые доспехи разложившихся вампиров, оружие, разбитые победителями сундуки и разломанная в поисках ценностей мебель.
Дьяк вошел в тронный зал, где рабы сражались особенно яростно. Белые заострившиеся лица мертвецов провожали его застывшими навеки взглядами. Повсюду царил запах смерти, терпкий и сладковатый. Разложение еще не началось, но кровь, покрывавшая пол и стены, могла бы вызвать у непривычного к подобным зрелищам человека приступ рвоты.
Дьяк пересек зал, время от времени наступая на окаменевшие ладони и хрустящее под сапогами оружие, и сел на высокий трон, уже изрядно подпорченный кинжалами победителей, пытавшихся выковырять из него драгоценные камни. Он был прохладным, но удобным. Дьяк прикрыл глаза и вздохнул, а затем поднял веки и перевел взгляд на стену, где виднелась мозаичная картина заснеженных Кадрадских гор. Над Бальгоном висела медвяного цвета луна, россыпь звезд казалась осколками разбитого боевым молотом бриллианта. Дьяк подумал о том, что всю жизнь пытался собрать мир как мозаику. Однажды, очень давно, он поймал стрекозу и посадил под стеклянный колпак – ее изумрудные глаза завораживали его, ему казалось, что в них скрыта тайна бытия, и он желал увековечить ее для себя. Однако, когда насекомое умерло, прекрасные глаза потемнели и стали матово-коричневыми, и в них уже не отражалось ничего, кроме смерти. Тогда Дьяк понял, что для того, чтобы постичь Мир, нужно прежде всего жить.
Он встал и подошел к стене, на которой была выложена мозаика. Проведя пальцами по заиндевелой поверхности, ощутил ее гладкий рельеф. Затем вытащил из ножен орочий кинжал и выбил несколько смальтовых частиц, которые, сверкнув подобно льдинкам, с глухим звуком полетели на пол. Дьяк проводил их взглядом.
Желая знать все о Мире, он согласился на забвение. Он одновременно и узнает новое, и забывает старое. Одно знание в конце концов всегда сменяется другим, и ему никак не удается сложить из них целостной картины. Поэтому Дьяк всегда испытывал интерес к мозаикам, законченным и совершенным. Конечно, они были ограничены стенами, полом и потолком, но в них заключался единый образ, сложенный из ничего отдельно друг от друга не значащих частиц. Выбив несколько смальт, Дьяк отошел и окинул взглядом картину. В ней ничего не изменилось, зиявших чернотой выбоин почти не было заметно. Дьяку пришло в голову, что, даже если всю ее постепенно разрушить, все равно останется память о ней, тот самый целостный образ, которого он так стремился достичь. О, если бы Мир предстал перед ним хоть раз во всей своей неповторимой полноте! Этого Дьяк не забыл бы никогда! Никакое постепенное забвение, вырывающее у него частицы знания подобно смальтам, не отняло бы у него этой величественной картины,
– О чем размышляешь, мой друг? – раздался голос, и, обернувшись, Дьяк увидел Мстислава, сидевшего на освободившемся троне. – Я вижу, это место навевает на тебя какие-то думы.
«Когда я вижу красоту Мира, то вспоминаю его зарождение, – хотел ответить Дьяк. – Появление той самой Вселенной, что одна на все времена, и другой не будет. Больно знать, что в этой красоте нет ни частицы тебя».
– Какая грусть… – начал Дьяк, но сдержался и лишь усмехнулся, встретив взгляд вампира.
– Примеряешь новую для себя роль? – спросил он.
– Это не обычный трон, подобно тем, какие мастерят для себя люди, чтобы возвыситься над окружающими, – отозвался Мстислав, поглаживая подлокотники. – Он создан самим Молохом и вручен нам. Наши правители знают, от кого получили власть и зачем.
