Когда шлюпка «Славы Фридриха» с тремя перехватчиками и Модестом, вооруженным автоматом, отчалила от берега (Лекс и Корагг поплыли к яхте под водой, выныривая так редко, как только можно), Иван и Фридрих стояли – враг напротив врага – в каких-то пяти-шести шагах.
Принц с обманчивой небрежностью опирался на кавалерийскую саблю, позаимствованную из арсенала «Омеги». Ветерок трепал его платиновые кудри и кружево широкого ворота. Осанка его была безупречна. Прекрасное лицо – злобно.
Иван прикрыл на секунду глаза, чуть-чуть отвел руку с таким же, как у Фридриха, клинком и сделал первый шаг.
На яхте дико завыла сирена.
ОКЕАН
Сегодня, пять часов пополудни
«Карл Густав был абсолютно прав, – думал Модест Агриппа, стоя на капитанском мостике идущей к Гелиополису „Славы Фридриха“. – Иван ни за что не поверил бы, если бы ему открыли всю правду о его предназначении и предначертании. О том, что многое в настоящем и будущем всего Пераса зависит именно от него. О Фанесе, который во плоти явился к Младенцу-Первенцу, чтобы указать на обломка, мечущегося по Гелиополису – страшного, точно взбесившийся хищник, – и повелеть: „Отныне се ваш хранитель и защитник!“ О том, что его появления, теряя надежду, ждали долгие четырнадцать лет, с тех пор, как скончался великий Оскар. Что за последние полвека он – единственный, кто утратил Имя не для того, чтоб в жилах потрошивших его горгов свершилось таинство зачатия ноктиса, а для того, чтобы вместо рядового полноименного возник великий ИМЯХРАНИТЕЛЬ».
А Иван смотрел на блестящие лопасти гребного колеса, смотрел уже давно, отчего казалось, что колесо вращается в обратную сторону, и тоже думал. У него немного кружилась голова – не то от потери крови (клинку Фридриха не хватило какого-то дюйма, чтобы подвести в схватке финальную черту), не то от долгого наблюдения за колесом, – и мысли его тоже кружились. Были они просты и незамысловаты, наивны и в то же время величественны. Обычные, в общем-то, мысли человека, внезапно почувствовавшего себя врачом, лично ответственным за ритмичность мирового кровотока; дирижером, упреждающим малейшую фальшь в музыке небесных сфер.
Он думал о том, что Предел есть у всего, даже у мира.
О том, что только человек беспределен.
Только человек.
Только он.
ОМЕГА
…Если пересечь кольцо Сорока четырех островов, и начать удаляться от Столбового-и-Звездного, то первое время не будет заметно никаких фактов, свидетельствующих, что вы приближаетесь к Пределам. Океан будет все так же покоен, ветер столь же умерен, сопровождающие корабль дельфины столь же игривы. Однако никакой суши больше не встретится, пропадут даже морские птицы, за исключением альбатросов. Так будет продолжаться трое суток, после чего исчезнут дельфины, а вода приобретет слабый оттенок чугунной окалины. Ветер задует ровно, мощно, попутно; неизменно попутно.
Третья ночь поразит вас тем, что солнце так и не закатится полностью: его багровый краешек словно бы размажется по всей окружности горизонта. Утром светило не поднимется целиком, явив только лишь треть своего диска. А затем приготовьтесь к долгому и однообразному движению в никуда. Вы можете плыть месяц за месяцем, а может быть, и год за годом – насколько хватит запасов воды, а главное, терпения у команды вашего корабля. Океанская поверхность будет неизменна. Небо, солнце, температура воздуха и направление ветра будут неизменны. Рыба, извлекаемая из океана, будет неизменна – одна лишь мелкая треска. Наконец вы догадаетесь – если вам не сообщат об этом раньше матросы или капитан, – что Предел давно достигнут. Что вы уперлись в его невидимую стену и дальше пути не существует. После того, как подадите команду на возвращение, вы удостоверитесь в этом совершенно точно. Обратный путь до Островов займет все те же трое суток. Сколько бы времени вы ни находились в плавании от них. И ветер – ветер вновь станет попутным!
Но утверждают, что иногда, очень редко, Пределы открываются. И тогда воды Океана с жутким ревом устремляются в грандиозный провал, мерцающий холодным фосфорическим пламенем. И увлекают за собой корабль с тем избранником Фанеса, чьей судьбой станет увидеть Пеперасменон снаружи и остаться существовать на грани с Внешним миром. Спутников его, живых и невредимых, но ошарашенных и ничего не помнящих, выбросит на берег Погребального острова. Избранник же станет Скользящим вдоль Пределов. Хранителем границы от вторжений извне и в какой-то мере – очеловеченной сутью самих Пределов. Сопровождать его будут бессмертные лунные псы, невидимые солнечные звери и души тех, кого он любил в жизни.
Говорят также, что Скользящими становятся исключительно обломки.
…Жители Внешнего мира, Геи, вряд ли догадываются о том, что рядом с грандиозным телом их планеты, касаясь ее, пронизывая и являясь ее неотъемлемой частью, существует чудесный Пеперасменон. И лишь иногда, крайне редко, Скользящий вдоль Пределов позволяет обитателям Геи увидеть частичку внешней оболочки Пераса. То в виде скользнувшего по земному небосклону метеорита, то в виде необычайно многоцветного полярного сияния, то в виде гало или зарницы, а то в облике прекраснейшего из миражей. Поэтому не ленитесь иногда понять голову и посмотреть любопытным взглядом в небеса. Возможно, вспыхнувшая на миг падающая звезда – это на самом деле отражение лунного света на одной из алмазных граней Пределов.
Пределов, окружающих место, где Именем можно обладать даже тому, кого людская молва прозвала обломком…
(М. Маклай, М. Поло. «Стоя у границ безграничного»)
