Остров. Что-то темное, еще более темное, чем сажное небо, встало перед ладьей. Парни дружно выдохнули, утерли пот. А зря. – Кормило на полдень! – Холодный Безродов голос, ровно ледяной водой окатил распаренных гребцов. – Или устали? – Да не-е-е! – протянул Рядяша. – Поршень только-толечко отогреваться стал, – правда, Поршняга? Поршень хмыкнул. Истинная правда. Так бы и греб дальше! Только разогнал кровь по телесам, и на тебе! Стой, приплыли! – Если в темноте подойдут к острову, у них даже весло не скрипнет. Теплыми возьмут. – Гюст положил кормило на полдень. – Негде больше ночевать, кроме как тут.Все правильно боян делает. Если бы сам не сообразил – подсказал. Настоящий ангенн! Только такому и был Брюнсдюр по зубам, пусть ему пируется у Тнира сытно. Снова заскрипели весла. Улльга разворачивался на полдень. Дружинные улыбались в бороды. Представляли себе – в полной тишине оттниры подходят к островку, парус убран, не хлопает, весла не скрипят, сходят на берег, обшаривают островок, а нет никого! Куда делись? Потонули? Обманули бояны! Дальше ушли! Так и улягутся не солоно хлебавши. Четверть ночи до большого берега под парусом, да на веслах. Гребли неспешно, лишь бы не замерзнуть. Тычок, наверное, десятый сон досматривает. Все вымокли, паровали, как горячая каша на снегу. Навощенные верховки мешали грести, их отбросили, остались в простых овчинах. Весла мерно вспарывали воду.
– Суши весла! На парусе пойдем, – крикнул Безрод и спросил Гюста. – Знают ведь про островок?
– Знают, воевода, ой, знают, – улыбнулся кормщик. – К тому и вели, чтобы туда на ночлег загнать.
– Жаль, с течения столкнули.
– Ничего. – Гюст почесал затылок. – Как потеряли, так и найдем.
– А что Жичиха? Отпустила? Ведь только-только вышла замуж.
– Впервые провожала. Стенала, будто умер кто. Аж соседи сбежались. – Гюст бросил острый взгляд на гребцов, навостривших уши. Притянув Безрода поближе, горячо зашептал. —…Ну, думаю, вот и конец мой пришел! Едва ноги не протянул!
– Сколько? – усмехнулся Безрод. – Пять?
– Пять! Глаз не сомкнул! Думал, помру! Да не взяться мне больше за кормило!
На ближайшей скамье Ледок недоверчиво крякнул, покачал головой и громко бросил сидящему рядом Щелку:
– Ишь ты, пять! Сказал бы сразу «семь»! Гюсту сбрехнуть, – все равно что кормило повернуть!
– А ты, вострослух, меньше слушай, – Сивый спрятал ухмылку в бороду. – Сходи, гойг, погрейся. Эй, Щелк, за кормило встань! Пусть выяснят меж собой, пять или семь.
Когда Гюст согрелся, встал обратно за кормило. Вот-вот должен появиться берег. Теперь глаз да глаз нужен. Скоро вырастут прибрежные скалы, не поймать бы днищем острый камень. Свернули парус, пошли на веслах. Когда впередсмотрящий углядел пенные кружева, Гюст крикнул: – Первые пять, суши весла!
На оставшихся сторожко подкрались к берегу. Кормщик велел сушить еще три пары весел. Пару раз чиркнули днищем по камням, и каждый раз душа обмирала. Да минуло. Обошлось. Пролезли в узкую, неглубокую щель меж высоких скал – с моря не сразу углядишь – и причалили.
– Сходи за стариком. – Сивый кивнул Гремляшу на трюм, где сладко спал Тычок. Здоровяк на руках вынес несчитанных годов мужичка, а балагур так и не проснулся. Сопел-посапывал во сне.
– На ночлег становитесь. Я встану на стражу, со мной Вороток. Щелк, Неслухи, Гремляш, становитесь в дозор с полуденной стороны. Костров не запалять. Все. Спать!
– Знаю, зло затаил. – Безрод сел на камень против Воротка. – Решил жизнь отдать, но меня со свету сжить. Правды ищешь?
Парень молчал. Брехня, что трус, брехня, что с ножом на безоружного ходил. Нынче днем понял. Больше надо слушать кривотолки. Одно оправдание – в дружине совсем недавно. Никогда не видел, чтобы свои своих так жестоко рвали. Вот и поверил навету. А застенок даже бровью не шевельнул, но и без того верх взял. Помнят еще пальцы. Словно камень давил. А как полуночнику нос утерли – смеяться, живот надорвать, только теперь понял!
– Не дождешься! – буркнул Вороток, не поднимая глаз. – Молод, конечно, но не дурак!
– Если сомневался, чего за мной пошел?
– Всякое болтают. Хотел сам доискаться.
– Тебе-то на что? Несколько дней – и нет меня больше! Не увидишь. Воеводу себе выбираешь, как будто и дальше за мной ходить.
– То мое дело, за кем ходить! Мне моя голова указ! – буркнул Вороток, потом помялся и совсем тихо бросил. – Дурень Коряга.
– Сколько тебе лет?
– Да двадцать по весне.
– Так весна же!
– Так и двадцать.
– Горяч больно. Голову бы не сложил по дурости.
– Знаю, – отмахнулся Вороток. – Только без дураков жить скучно.
– Это точно.
– Не держи зла, воевода. На меня, непутевого, держать зло – только время без толку изводить.
Безрод ухмыльнулся. Прям и честен. А пальцы будто камни… До утра глаз не сомкнули. Вороток рассказывал про свою жизнь, Безрод хмуро слушал, не перебивал. Не с детства при дружине, не от рождения. Десяти лет от роду прибился к дружине соловейского князя Рева. Сначала за лошадьми ходил, воям глаза мозолил. И домозолился. Получил в глаз от отрока, не стерпел, и от себя наградил противника синяками. Бывалые вои потом рассказывали, пыль на весь двор стояла. А им потеха, едва животы от смеха не надорвали. Подзуживали мальчишек, – половина за одного, половина за другого. Сам князь на шум вышел, хмурился-хмурился, и сказал, – дескать, если лошадник против отрока устоит, быть ему тоже в отроках при дружине. Уж как выстоял, не помнил. Наглотался тогда пыли. Стал отроком. Потом дружинным. А с тем парнем спина к спине бился, когда оттниры нагрянули. Да только срубили побратима, и всю соловейскую дружину. Самого раненным подобрали селяне, увезли с собой вглубь, в леса, там и переждал напасть…
Поднялись вместе с солнцем. Сунули в море опухшие со сна лица, прополоскали рты, поели – и обратно на ладью, за весла. Еще денька два, и встанет из морских глубин Перекрестень-остров, а на нем Торжище Великое. На трех веслах осторожно выползли в море, огляделись по сторонам и взяли на полночь, на тот каменистый остров, что вчера оставили оттнирам для ночлега. Около него «живет» искомое течение. Сесть бы на него и до самого заката идти под парусом. Только бы видсдьяуры не ждали. Когда из морской пучины выросли островные скалы, повернули на восток. Тихонько обошли остров с полудня, вскоре нашли течение и оседлали, ровно жеребца. Лишь море заклубилось под кормилом. В дне пути рассеяна гряда островов. Там можно будет бросить кости под шкуры и выспаться. В полдень востроглазый Ряска углядел на полуночи парус. Неужели красный? Тот же самый? Шли далеко, по самому дальнокраю.
– Догнали-таки? – скривился Неслух.
– Мы догнали! – ухмыльнулся Гюст. – Знать, хорошо выспались!
– А расскажи про это течение, гойг, – подал голос Моряй. – Раньше не слыхал. Уж сколько разговоров за два дня.
