– Даже лошади не успели испугаться. – Парни помогли встать, Черный Коготь одобрительно кивнул. – Хорошо, пол не сенной, пожгли бы все к Злобогу!
Ворон и Пластун подняли светочи. Кони беспокойно фыркали, видно, удушливый запах смерти, словно ядовитое болотное испарение, поплыл по конюшне.
– Купчине бы ребра пересчитать, да уж ладно. – Ворон прошел в угол, там, на куче сена мычали от ужаса связанные по рукам-ногам старики, которых сердобольный хозяин корчмы определил к делу – глядеть, чтобы всякий хитрован в конюшню не совался, а постояльцы садились только в свои седла.
– Все хорошо, отцы. Не мы лиходеи – нас убивали. Живы?
Старики кивнули. Встать не могли, ноги подкашивались.
Верна, сама не зная отчего, сунула каждому по серебряному рублю. Боги-боженьки, да что же делать, если всякий седобородый представляется Тычком, а видеть балагура хочется до слез. Уходили торопливо, но не в спешке. До гор осталось рукой подать, а туда княжеские дружинные вряд ли сунутся. Сама не поняла, отчего на дневном привале, разувшись, Черный Коготь вдруг заговорил:
– Нас выгнали к морю, и случилась такая рубка, от которой море покраснело. Уходить некуда, позади обрывистый скальный берег, кто упал, кто полег на берегу, а мы… – Вожак маленького отряда в глаза не смотрел, знай себе, ворошил дрова в костре. Ворон и Пластун подобрались, посерели, сцепили зубы. – Мы попали в плен.
– Силы кончились. На каждом с десяток дыр, изнутри лихоманка точит. – Пластун отрешенно бросил в огонь дровину. – Словили по последнему мечу и рухнули, будто скошенные.
– А потом? – прошептала Верна.
– Потом галеры. Нам бы помереть с десяток раз, мы все за жизнь цеплялись. – Ворон глядел в огонь и видел что-то свое. – Старик выходил, ворожец тамошнего саддхута. Мог и плюнуть, только не дал подохнуть. Зато теперь любая хворь будто от щита отскакивает. Почти семь лет галер кого угодно закалят. Камни переварим.
– Не больно вы заморены для галерных гребцов, – усмехнулась Верна. Совсем как Безрод, еле заметно, уголком губ. – Думала, галерные рабы худы, что бродячие собаки. Кожа да кости. А на вас от мощи шкура лопается!
– Ходили бы на простой галере – тогда да. Тех не жалели. Оковы, миска баланды, чаша плохой воды в день. Тяжелые, броневые галеры, которые носят саддхутов, доходяги не потянут. Весла не облегчишь, галеру тоже, вот и ссылали пленных поздоровее и кормили хорошо.
– Очень уж вовремя люд в горы потянулся. Словно клич кинули.
– Полгода назад Залом бежал. Далеко его носило, а вынесло в родные края.
– А как…
– Много будешь знать – скоро состаришься. – Черный Коготь поднялся и залил костер водой. – Пора.
Через два дня дорога постепенно забрала вверх, невысокие холмы подросли и заматерели, а еще через день островерхие снежные пики застили дальнокрай.
– Ровно в каменный мешок сунулись, – буркнул Ворон, задирая голову. – Хоть и был здесь раньше, а будто давит что-то.
– Княжеским будет еще хуже. Окосеют. – Черный Коготь махнул направо. – Наша тропа!
Лесистыми холмами, каменистыми тропами маленький отряд уходил в глубь горной страны. Верна оглядывалась, едва шею не свернула. До того все равнины, леса да моря. А тут… горы!
Оглушительный свист, помноженный на эхо, разлился по округе, а кони мало не понесли, аж на задние ноги присели.
– Добрались! – как один выдохнули заломовцы. – Свои…
– Не спится, Безродушка? – Тычок выполз из шалаша и, довольный, потянулся. Страсть как приятно спать на новом месте, особенно если помянутое место похоже на сказку и который год видишь ее в чудесных снах через день на второй. И неудобства побоку, и сладко спится даже на лапнике, будто на пуховой перине. А Сивому даже сон не в радость, сидит, ровно и не ложился. На холм таращится, щурится, полуночник.
– Спалось, – полуночник усмехнулся. – Не видел бы тот сон…
– Я по снам жуть какой толковый! – Мужичок неопределимых лет взбил бороду, седые волосенки и плюхнулся на бревно рядом с Безродом. – А ну рассказывай, мигом растолкую!
– Верна в историю вляпалась…
Старик насторожился. Верна? Прошлое настигает и не дает успокоиться?
– А что Вернушка?
– Будто входит в конюшню, а там засада. Крикнул: «Светоч в лицо, падай в ноги и коли ножом».
– А она?
– Ровно услышала! Осталась жива.
– Ну слава богам! – Тычок облегченно выдохнул и собрался было встать, но замер, едва поднеся тощий зад с бревна. – То есть как засада? Все не уймется девка? Опять за меч ухватилась?
– Это просто сон, – устало отмахнулся Безрод. – Пока раненый валялся, мне вообще ничего не снилось, так что, жизнь кончилась?
– Оно ведь как бывает. – Тычок обратно присел. – Думаешь, просто сон, а он вещий! Я по снам страсть какой мастак! Ты меня слушай!
– Слушаю, – усмехнулся.
– Вот и слушай. – Старик потряс пальцем. – Ей бы успокоиться да новую жизнь начать, она за старое взялась. А все оттого, что душа не на месте. Опять полосует мечом во все стороны, смерти ищет. Все кругом враги, а жить незачем. Забыл, какой была после рабского торга?
Безрод промолчал. Слова бесполезны. Все, что должно быть сделано, – сделано. Время не ждет, солнце встало.
– Топор возьми.
– Это еще зачем?
– Дел много. – Сивый поднялся с бревна и молча пошел к лесу. Вчера оставили на границе между лесом и поляной сосну-повалку, пообтесать бы да к делу пристроить. Времянка то ли готова, то ли нет.
– Здорово, отцы! – пошутила Гарька, выходя из шалаша. – Ох и спится тут!
– Сама выбирала, – буркнул Безрод, проходя мимо.
– Поболтай у меня! – Тычок гневно потряс топором перед лицом Гарьки. – Хватит бока отлеживать, коровища! Марш за водой!
Ничего подобного Верна не видела. Какие исполины вырубили в скалах крепость, да такую, что целый день ходить по каменному пределу и рот не закрывать? Иная твердыня огорожена высоченной стеной для защиты от врагов, эта же… и не стена даже, а так, поребрик, едва в рост человека, зато помянутый поребрик уходит отвесно вниз на несколько сот шагов, и не взобраться по той скале, разве что взлететь. Единственная тропа вела к высоким воротам по узкому каменному мосту, выглянуть за который даже подумать стало жутко. Мало того что тропа вышла гораздо ниже верхней кромки защитной стены – пять человек, поставленных друг на друга, едва дотянулись бы с тропы до края ворот – так и подъемный мост предельно затруднил проникновение в скальный город.
– Князья желчью изойдут, а внутрь не проникнут. – Черный Коготь подмигнул Верне, и впервые за долгие дни путешествия та увидела в нем человека. Оказывается, даже улыбаться умеет, только улыбается как-то хищно, за улыбкой прячутся добрый удар мечом и молниеносный укол ножом.
