– Ты, наверное, не понял… на мне кровь безвинных. Я – дура! Из-за меня люди погибли!
– Я прощаю тебя. – Сказочник рассмеялся.
– А может быть, ты душегуб?
– Самая тебе пара, – усмехнулся. – Гусь да гагара.
Тоска без радости, пьешь чашу и не можешь осушить. Прощай, Безрод, прости за все. Может быть, с этим сказочником найдется то, что так упорно искала, – дом и успокоение. А не найдется – пусть хоть кому-то будет хорошо. Ты смотри, годы прошли, а не забыл… Девки-дуры мечтают о таких женихах, чтобы любил тебя одну и на других даже не смотрел.
– Я…
– Ходу назад не будет. Подумай. Слово дашь – назад не заберешь.
– Согласна. Но кое-что хочу узнать до свадьбы. Будто ветер пронесся в кронах.
– Спрашивай.
– Это ведь ты сватался, когда мне было двенадцать лет?
– Да. Только ничего не вышло.
Зашуршала трава, и в круг света, потряхивая длинной черной гривой, вошел жеребец незнакомца, невероятный, немыслимый, исполинский коняга. С эдакой мощной грудью он мог бежать по молодому лесу напрямки, не отворачивая, в следы от копыт слилась бы вода, и для пичуг сделался водопой, толстенные ноги уверенно попирали землю – Верна краем глаза даже покосилась на собственное бедро. У самого костра вороной остановился, пригнул тяжеленную голову и обнюхал новоиспеченную невесту хозяина. Во лбу жеребца горела белая звезда, и Верна попятилась, ровно увидела привидение.
– Конь здоровенный, черный, ножищи толстенные, как топнет копытом, двор сотрясся… – не в себе повторила Верна. – Твоего коня видела у нас во дворе!
– Да.
– Почему ты не понравился отцу?
– Я мало кому нравлюсь.
– И все же?
– Ты еще не поняла? – Сказочник таки сделал последний шаг, присел у костра, и на Верну уставились памятные глаза. Избела-небесные, ледоватые, холодные, стылые…
Отчий берег, пришлые дорубают хозяев, родина в дыму и пожарищах. Полоумную от злобы и полумертвую от ран загнали в глухой угол. Какой-то вой с холодными серыми глазами на перепачканном кровью и гарью лице выбил меч из рук и едва не уволок на плече, будто куль с мукой… и теперь на Верну в упор смотрели глаза Безрода, иногда голубые, иногда серые, но безусловно узнаваемые. Не было Сивого тогда с налетчиками, никаким ветром не могло его занести в дружину Крайра, и не заносило! Вот чьи глаза смотрели вовне из глубин ее злой памяти и заставляли кусать все живое в припадках остервенения! Серые, холодные глаза на лице, перепачканном потом, кровью и гарью. Глаза Безрода, лицо чужое, и какое-то странное неуловимое сходство смазывало черты обоих в один образ.
– Ты убил моих?
Челюсть незнакомца тяжеловесно качнулась, и тот покачал головой.
– Крайрова работа. Не в моем обыкновении убивать родню.
– А кровь на лице и доспехах?
– Дружинники твоего отца храбро дрались, но не желали подпустить меня к тебе.
– А Грюя… – Голос дрогнул.
– Зарубил я. Ты не должна была выйти осенью замуж и не вышла.
Вышла раньше, весной. Озноб, этот необоримый озноб… А если встать на негнущиеся ноги и врезать сказочнику по бороде? Безрод говорил, что лишить сознания обладателя такой челюсти очень трудно, наверняка не получится, но если не дать выход бушующему злу, сердце просто разорвет.
– Не убейся, – хмыкнул. – Мы с тобой одного поля ягоды.
– Да, – прошептала Верна. – Сволочь женится на сволочи. Я, кажется, начинаю понимать отца.
– Ты отдала бы за меня свою дочь? – Сказочник подошел ближе и протянул руку.
– Удавилась бы, не отдала. – Жених, как пушинку, вздернул невесту на ноги и усадил на бревно. – Сама не знаю почему.
– Вот и он не смог. Никогда не спрашивала, отчего обрядил тебя в кольчугу вместо сарафана и сунул в руки меч заместо прялки?
– Он всегда хотел сына…
– Дура. За тебя испугался. Знал, что приду еще.
– Да кто же ты?
Незнакомец усмехнулся, наклонился к Верне и шепнул на ухо всего одно слово. Невесту перекосило, согнуло пополам, и жуткий утробный рев улетел к первому солнцу, проглянувшему над холмами.
Глава 5
БУБЕНЕЦ
В крепость десяток Верны вернулся первым. Трехсот возвращенцев под началом Черного Когтя и тысячи во главе с Заломом еще не было. Поначалу крепостной дозор не разглядел своих – мудрено принять за десяток воев табун, выбежавший на каменный язык перед воротами. Лишь когда рассеялась поднятая пыль, опустили мосток, и дружина с добычей вошла внутрь.
По жребию верховодить крепостной сотней остался Ворон. Сначала поморщился, однако противиться слепому случаю почел недостойным делом. Сегодня ты, завтра кто-нибудь другой. Хранить стены твердыни тоже нужно.
Парни рты раскрыли, провожая глазами добычу. Уходил десяток, вернулись без потерь да с целым табуном.
– А что застава? – весело крикнул Ворон.
– Нет больше заставы, – буркнула Верна. – А мы есть. У вас все спокойно?
– Последнюю Надежду не взять. Разве что с гор слетят, ровно птицы. – Ворон, прищурившись, обозрел скалу, из которой стараниями искусных зодчих вырубили крепость, словно безделушку из куска кости. – А что твои?
Девятеро нехотя отвечали на вопросы подбежавших парней, спешивались и расседлывали лошадей. Верна пожала плечами и рубанула себя по горлу, вот как! Пришли, порубили и ушли – всего-то и дел. Воевода крепостной сотни внимательно оглядел удачливый десяток, кивнул Верне, приглашая следовать за собой, и первый ушел с площади перед воротами. Влез на крышу левой башни, подал руку и подвинулся на одеяле.
– Камень остается камнем, – добродушно улыбнулся Ворон. – Если не утеплишься, мигом вынет из косточек тепло. Обратно не засунешь, ровно пух в распоротую подушку.
– Твоя правда. – Верна болтала ногами, словно малолетняя девчонка. – Береги тепло смолоду.
– Никогда такого не видел, – поджал губы. – Десяток порвал сто двадцать. Рассказывай.
– А чего рассказывать, – насупилась. – Пришли ночью, как хорошие гости постучались и спросили, дома ли хозяева. Те выскочили из шатров и ну давай мечами махать. Тут и мы огрызнулись.
– Просто пришли? Не подкрались в ночи, не вырезали дозор?
– Просто пришли, подождали, пока те выскочат да схватятся за мечи. Потом и началось.
Ворон, кусая ус, разглядывал сверху девятерых, что расседлали лошадей и тащили седла к себе. Не хромают, не горбатятся, не перекошены. Будто с прогулки приехали.
– А дальше?
Верна покосилась по сторонам, словно опасаясь чутких ушей. Сама себе удивилась. Так и полоумной стать недолго. Кого тут можно бояться, что скрывать?
