– Постучимся? Попросим открыть?..
– Ага. Что делать, если хочешь войти в дверь, а там закрыто, лезешь в окно – заколочено, норовишь через крышу – там наглухо забрано досками?
– Знали бы, что делать, здесь не сидели, – прогудел Бык.
– Мне вчера подсказали.
– Ну?! Не томи!
– Постучишься – откроют.
– Сама не понимаешь, что говоришь!
– Мой десяток откроет городские ворота. Нам бы только внутрь попасть. Вы тихонько постучите в ворота, и мы откроем.
Сотники недоверчиво уставились на Верну, она лишь усмехнулась. Три тысячи – это не сто двадцать, а вдруг получится? Вдруг девятеро не уберегут ее, и прости-прощай клятва, данная вчерашней ночью, на рассвете? Ведь есть же предел человеческим силам, должен быть!
– А ведь может получиться, – задумчиво бросил Черный Коготь. – Вряд ли у ворот стоит больше сотни воев.
– Тут хватит одного крика, – весомо произнес Двужил. – И полные три тысячи сбегутся к воротам. А крик в глотке никак не удержишь. Захотят крикнуть – крикнут. И что дальше?
– Нужно продержаться до тех пор, пока мы не подойдем. – Залом навис над Верной бронированной горой. После возвращения из похода не успел сбросить доспехи.
– Раз надо, продержимся, – пожала плечами.
Чудом удалось не выказать радость. Если получится… если получится, это будет верный конец! Девятерым не выстоять против трех тысяч. И это не полусонные коффы, самонадеянно забывшие кольчуги, – на ворота выкатится лязгающая, бряцающая волна и сметет, поглотит хлипкий островок из жалкого десятка человек.
– А это мы проверим, – усмехнулся истинный князь, и его каменная челюсть тяжеловесно качнулась из стороны в сторону. – Завтра же.
С утра зарядил моросящий дождь, мелкий настолько, что иному вполне мог показаться туманом, зависшим над ущельем. Парни ушли под крышу, и спать снаружи остались только самые оторванные, те, у кого хватило ума сработать спальный мешок из просмоленных шкур. Говорят же, привычка – второе нутро, если привык ночевать под открытым небом, хоть кол на голове теши. Едва рассвело, Залом и сотники высыпали к воротам крепости и обмерили их в ширину. Вспоминали устройство ворот Бубенца, пытались не упустить даже самую мелкую мелочь. Высота, ширина, толщина запорного бруса, лестницы, ведущие на стены, как велика площадь перед воротами, сколько человек встанет в ряд, есть ли где засесть стрелкам…
– Вилами по воде писано, – морщился Черный Коготь. – За семь лет братцы-князья могли все перестроить. Ворота утяжелить, брус утолщить, да мало ли что…
– Отправим в Бубенец разведчиков, не беда.
– Сколько, говоришь, времени ушло на коффов? – спрашивал Залом сотый раз.
– Шатры догорали, когда все было кончено. А что гореть сухой шкуре? Раз-два и готово!
Быстрее быстрого поставили на площади несколько шатров посуше, запалили светочи.
– Поджигай, – кивнул Залом и начал счет. – Один, два, три…
– Четыре, пять, шесть… – шепотом считал Бык.
– Семь, восемь, девять… – мерил время Черный Коготь.
Верне самой стало интересно, и с опозданием в несколько счетов она бросилась вдогонку за остальными.
– Десять, одиннадцать, двенадцать…
– Тридцать пять, тридцать шесть…
– Сорок семь, сорок восемь…
– Все, спекся. – Папаша Палица, ухмыляясь, кивнул на ближайшее пожарище. Больше ничто не напоминало стройный островерхий шатер, лишь кучка чадящих угольев искристо дымилась в середине грязновато-седой пепельной кашицы.
– Сорок восемь, – задумчиво повторил Залом, оглаживая бороду. – Немного. И ведь сырость кругом, шкуры мало-мало, а намокли. Если не начнут стрелять, вполне можно успеть. Пусть на площади перед воротами стражу несет пятьдесят человек, пусть даже полная сотня, все равно порубят.
– Пусть даже и стреляют, – глухо буркнула Верна. – По-моему, парням все равно.
Залом и воеводы с удивлением покосились, дескать, все правильно поняли, не ослышались? Кивнула, не ослышались. Порою ловила себя на странном чувстве, будто заглянула туда, куда строгий хозяин смотреть запретил. Будто старую сказку рассказывают: «В девять палат заглядывай, к десятой не подходи». Что там увидишь? Говоришь с кем-нибудь из хранителей и глаза поймать не можешь, а когда по случаю ловишь, странно делается, ровно заглянула в темную пропасть. Пробуешь глубину высчитать, а не выходит – глубже, чем полагала, темнее, чем надеялась. «Какие чудеса полезут из тех глубин, какие чудовища? Чудо, чудовище… слова похожи, только от одного хорошо на душе делается, от другого, напротив, страшно».
– Зови своих, – коротко бросил Залом. – Попробуем.
– Что попробуем?
Усмехнулся.
– Саддхут Бейле-Багри, чью галеру я таскал по морям семь лет, норовом крут-крутешенек, и недоброжелателей у подлеца всегда хватало. Всех соседей обидел. И как-то выпало ему отвечать за безобразия. Чужих воев под стенами встало видимо-невидимо, самое время бросать в бой дружину, а он совет держит.
– С воеводами?
– Почти угадала. – Истинный князь кивнул. – Один из воевод, уж так судьба распорядилась, вышел ко всему и придворным звездочетом. Вылазку подготовили, четыре дня отрабатывали, каждое движение, каждую мелочь. Все точно под счет, ни мгновением больше, ни мгновением меньше.
– И что?
– Звездочет. – Залом пожал плечами. – Как просчитал, так все и вышло. Ушли за стену, на бесшумной ладье добрались до лимана, по суше подобрались к сокровищнице одного из саддхутов-соседей и подожгли город к Злобожьей матери. И ни одна живая душа ничего не видела. Все учел, сволочь, даже то, сколько шагов делает дозорный от угла до угла.
Ага, ясно. Лишь кивнула, убегая за десятком…
Девятеро молча выслушали воеводу и без единого слова кивнули. Верна прикусила губу. И кто бы объяснил, как они умудряются одеваться так, что на глазах постоянно лежит тень? Кто башлыком перевяжется, кто шапку на нос двинет, кто платок под шапку бросит, и свисает он по сторонам, бережет глаза от солнца и любопытных взглядов. Залом последний раз внимательно оглядел крошечный отряд и, бросив на ворота быстрый взгляд, резко, отрывисто крикнул:
– Пошли! Один, два, три…
Серый Медведь, Балестр и Гогон Холодный «впряглись» в правый конец запорного бруса, Тунтун, Маграб и Окунь – в левый, а Крюк, Змеелов и Белопер подперли плечами неимоверный спуд аккурат посередине. Огромный запорный брус, выструганный из цельного ствола дуба, со скрипом полез из упоров, мгновение висел в воздухе и с грохотом рухнул в паре шагов от ворот, подняв облачко водяной пыли. А когда немыслимая тяжесть припечатала и растрясла площадь, дрожь все почувствовали даже через сапоги.
– Десять, одиннадцать… – изумленно протянул Залом и, выгнув бровь, тяжеловесно покачал головой.
