— Каламбур?
Жужу в ужасе заскулила.
— Во! Скотина, а чувство юмора отменное. Мозги работают. Не то что у некоторых. Учти, Корчагин, — он ткнул в мою сторону пальцем, — ты проведешь годы, унылые серые годы внутри электроприбора, наблюдая за своим безмозглым телом, которое будет здесь стареть и дряхлеть. Потом машинка, конечно, перегорит… Кста-ати, я вот что придумал! Для того чтобы ты совсем там не заскучал, мы можем поселить в этих уютных апартаментах кого-нибудь еще, чья жизнь тебе не совсем безразлична. Например, твою красавицу-мамочку. Кажется, она решилась-таки завести второго ребенка? Я задохнулся.
— Думаю, тебе будет любопытно проследить за появлением на свет братика или сестрички. Жаль, медицинской помощи обещать не могу. Сам подумай, какие здесь акушерки? Грубые мужики с большущими елдами.
А любопытно, как отреагирует на присутствие рядом с ним женщины твое, оставленное без присмотра, тело? Боюсь даже представить. Вряд ли в нем отыщется хоть капля сыновней любви. Зато уж любви скотской…
— Сука, — сказал я сквозь зубы.
— Не нужно так о маме, Корчагин, — издевательски попросил толстяк. — Даже из ревности. Тем более обо мне, — добавил он, пристально изучая собственный кулак. Кулак был огромен. — А то ведь я могу топку-то тебе прямо сейчас прочистить. В порядке эксперимента и ради профилактики. Короче, так. — Он, пыхтя, поднялся с койки. — Ты тут посиди, подумай, прикинь хрен к носу — что лучше: честно служить красному банкиру товарищу Жухраю и иметь румяный вид…— он сделал паузу, — или же потерять анальную девственность, зубы, ребра, а напоследок и тело. Шавку, — он поддел носком Жужу, — оставляю тебе. Чтобы тоскливо не было. Ты, я помню, любишь маленьких собачек. В какой, кстати, позе? — Толстяк хрюкнул. — Только учти, хлопец, если эта сучка испачкает пол, убирать будешь сам. А вообще-то она умная. И послушная. Жужу, ну-ка слуужить!
Левретка послушно села столбиком, искательно глядя толстяку в лицо и подергивая согнутыми передними лапками.
— Бери пример, Павка, — посоветовал Жухрай и удалился, довольно гогоча.
— Тварь ты ничтожная, — с горечью сказал я левретке, продолжающей «служить». — На что ты мне сдалась? Вот у меня был пес так пес. Крошечный, вроде тебя, — но зато у него было самолюбие…
— Что ж, я удовлетворен. Тебя, по крайней мере, терзает безжалостная совесть за то, что ты его утопил, — сварливо прогавкала левретка голосом Жерара, опускаясь на четыре лапы.
Глава шестая
ЗА ЖАБРЫ
Подлинной освященной батюшкой воды в бутылке было — кот наплакал. С наперсток, не более. Остальное (сосед проявил редкостную находчивость, отягченную остроумием) — дрянненький «Святой источник» из ближайшей круглосуточной палатки. Однако (капля святит море!) и этого с лихвой хватило, чтобы сжечь Жерару всю шерсть, а вдобавок крепко ошпарить нос, нежную кожу внутри ушей, под мышками и под хвостом. От невыносимой боли, а паче того от страха бес на некоторое время совершенно ошалел и вообще выпал в осадок. К счастью, не окончательно. Очухавшись, понял, что едкая жидкость из ванной ушла; он уцелел.
Знобило. Оголившуюся кожу противно пощипывало, в горле стоял комок. Во рту точно дневал коровий табун голов этак под сотню, оставивший после себя истоптанную вдрызг поверхность и горы навоза. Несколько бойких телушек продолжали резвиться и скакать где-то между ушами. Копытца у них были острые, как копья.
Надрывно грохотало радио: пам, пара-рам, пара-рам, пам-пам…
Злющий, как свора некормленых бультерьеров, Жерар в мгновение ока избавился от веревок. Он был абсолютно уверен, что искусает сейчас подонка Пашку до крови, до костей. Достанется и мерзавке гостье, которую он, возможно, вообще загрызет. Насмерть. Его переполняла бешеная энергия и жажда мести. Пробуя силы, он подпрыгнул. Оказалось, до горла достанет без особенных усилий. Пролаяв «банзай», он сорвался с места.
Однако, увидев предателя, понял, что грызть его, во-первых, жалко, во-вторых, совершенно бессмысленно. Потому что выглядел предатель в точности как лунатик или зомби из комикса. Руки вытянуты вперед, глаза мертвенно-тусклые, рот приоткрыт, кончик языка высовывается наружу. Дверь стояла нараспашку, на лестничной площадке топтались две подозрительные личности с неясными лицами и фигурами тяжелоатлетов. Входить личности не спешили — словно были они сатанинского семени, причем из самых лютых конформистов. Из тех, что без приглашения через порог нипочем не переступят. родственного запаха Жерар не уловил, аура у подозрительных тоже была какая-то мутная, невразумительная. Ох, как не понравились они Жерару! Компрачикосы, мать их! Похитители детей. Новоиспеченный же сомнамбула между тем направлялся прямиком компрачикосам в лапы. Дело было плохо. Жерар, забыв обиды, заорал «стой!» и вцепился сдуревшему напарнику в джинсы. Прихватил и ногу. Решил, что так даже лучше, рванул. Ткань треснула, на языке появился вкус человеческой крови. Напарнику было хоть бы хны. Продолжая изображать зомби, он перешагнул порог, неся Жерара на штанине. Подозрительные с лестницы вмиг оказались рядом, молча стали отдирать беса и запихивать в объемистый кожаный портфель. Портфель был дорогой, «Самсонайт» с позолоченными замками и уголками. В него были натолканы какие-то трусы и майки. Жерар кусался. Ах, как он кусался! Как он орудовал лапами! Одному из подозрительных он успел перекусить палец: косточки хрустнули — музыка!.. Другому, кажется, прилично расцарапал рожу. Но силы были слишком уж неравными. Сражение закончилось в секунду. Его попросту смяли, задавили массой. Замки щелкнули, портфелем незамедлительно приложились дважды об стену. Били яростно — один шов сразу разошелся, образовалась прореха. Что-то звенело по полу. Должно быть, отвалились металлические уголки. Замки, напротив, почему-то уцелели. Жерара, если бы не комок трусов, наверняка расплющило бы. А так — обошлось легкой контузией. Ерунда, словом: первых два дня после этого кружилась голова да пошаливали мочеточники. Шалить они начали сразу после удара, вследствие чего все белье пришло в негодность. Потом его долго несли, затем еще дольше везли. Машина, кажется, была очень приличная. Мотор — литров шесть, гадом быть, и девяносто восьмой бензин: урчало сыто, еле слышно; не трясло. Пассажиры переговаривались— трое минимум. Мужчины. Пахло дорогим табаком и «Эгоистом». Жерару, однако, на комфорт и запахи было по большому-то счету насрать. В переносном и отчасти даже прямом смысле. Он практически не соображал, всю дорогу мочился с кровью (что с кровью — выяснилось позже) и блевал остатками «Святого источника».
Приехали. Его еще немного пронесли, вытряхнули на мягкое, пахнущее древесными стружками. Без задора обругали за испачканную одежду. Причем по всему чувствовалось, что компрачикосы считают Жерара обыкновенной собакой. Хмырь с перекушенным пальцем пообещал удавить — но тоже как-то вяло. Вообще, эти громилы, несмотря на проворство в движениях, эмоционально были какие-то заторможенные. Сонные. Больше всего поражали их лица. Плоские, бесцветные, начисто лишенные индивидуальности. Точно афиши с корявой, утрированной до предела мордой героя фильма, какие в обилии встречаются перед заштатными кинотеатриками. И вот еще на что обратил внимание Жерар: «рисовали афиши» явно с одного оригинала. С «делового партнера» Софьи Романовны.
