Мне сделалось как-то нехорошо. Тревожно как-то.
— Что случилось? — спросил я мягко.
— Вышел сокол из тумана, — хрипло отозвался Стукоток. — Вынул ножик из кармана.
В порядке иллюстрации к собственным словам он сейчас же потянул из кармана руку. В кулаке был зажат знакомый широкий кинжал — с метлой и собачьей головой на лезвии. Тот самый, а скорее похожий. Тот ведь так и остался в жирном боку Карлика Носа.
— Буду резать, буду бить…— Опричник, мертво скалясь, сделал несколько крадущихся шажков в мою сторону. — Все равно тебе водить!
Он замер рядом, поигрывая ножом — взвинченный, напряженный. От него веяло жаром, как от печки. Псих, подумал я с ужасом. Сначала ему Жухрай хорошенько мозги отшиб, а теперь он ширнулся и окончательно с нарезки слетел. Вдобавок жар. Все, абзац мне!
— Я ведь не отказываюсь, — заискивающим тоном сказал я и натянуто улыбнулся. — Водить так водить. Ноу проблем…
Нож молниеносно мелькнул снизу вверх и уткнулся мне в лоб. Рукояткой.
— Тук-тук. — Рукоятка раза три несильно стукнула меня по лбу. — Дома кто-нибудь есть?
— Ч-чего? — простонал я, содрогнувшись всем телом. Какое счастье, что мочевой пузырь был опорожнен!
— Того, — расстроенно сказал Стукоток, пристально вглядываясь мне в глаза. — Идиот ты, Павел Викторович. Не зря, видно, тебя из университета отчислили. Кто ж оружие на месте преступления оставляет, а? Там же пальчики…
Двигатель на «копейке» стоял новенький «фиатовский», без малого двухлитровый, к тому же форсированный. Стоило совсем немного придавить педаль газа, как «Жигуль», весело рявкнув, прыгал и летел стрелой. «Нажимаешь на педаль, и машина мчится вдаль…»
«Теперь газу, Павел Викторович, — подбодрил меня Стукоток, когда мы выбрались на трассу, ведущую в Императрицын. — Скорость отлично нервы успокаивает. Да и машина рыскает меньше». «Да, да, педаль до полика! — провокационно пролаял проснувшийся и свеженький, как корнишон „Слава агротехника“, Жерар. — Дорога-то свободная. Глупо было бы… Не русский ты, что ли? А у кого прадед истребителем был? У Пушкина Александра Сергеича? Нет, чувак, у Пушкина прадед был негром, а истребителем прадед был у тебя…» И далее в том же духе.
Однако газовать «до полика» я и не думал. Первая, максимум вторая передача. 40 км/ч. Тише едешь — дольше будешь. Особенно когда туман еще окончательно не раздуло, а за рулем сидишь впервые и дотоле не водил ничего тяжелей велосипеда «Кама». Болид «Формулы-1» на аркадном автомате не в счет.
(Между нами, я и на сорока километрах потел, как в бане.)
Сказав, чтобы я, раз уж все равно ползу, как черепаха, держался крайнего правого ряда, лейтенант откинулся и закрыл глаза. Только если он надеялся отдохнуть, то напрасно. Отчаявшийся побороть мою боязливость бес переключился на него.
Зачем, зачем эта жестокость по отношению к кракенам? К кому? — переспросил Стукоток. К кракенам, сокол вы мой ясный… («Дикий», — поправил я вполголоса. «Тем более» — отмахнулся чуткий на ухо бес.) Помните тех мальчиков в Старой Кошме? Мы с напарником зовем их так. Из-за особенностей анатомии. Ну ладно Жухрай…
К Жухраю у каждого из нас имелись свои претензии. У кого-то большие, у кого-то меньшие. Да наконец его было просто необходимо уконтрапупить — хотя бы из соображений самозащиты. Но прочие-то? Это ж чисто дети были. Дети! Чужие — не чужие, какая, к шуту, разница? И к слову: их родной язык — русский. Вот так-то! А хоть бы и любой другой. Ломать их просто для того, чтобы расчистить дорогу?! Какая необъяснимая жестокость. Ведь наверняка у Когорты нашлось бы множество способов тихо и без этих кровавых эффектов нейтрализовать бедняжек на сколь угодно долгое время. В конце концов, они даже не успели сделать ничего плохого. Как ему, Жерару, так и его напарнику Паше. Знакомым Жерара и Паши. Незнакомым. Ближним и, вспоминая старика Ницше, дальним. Человечеству вообще. Между прочим, как раз человечеству они обещают избавление от многих застарелых человеческих болячек. Но, возможно, они успели как-то насолить Опричной Когорте? Дикой сотне? Лично Стукотку? В таком случае, нам с напарником хотелось бы узнать, чем конкретно.
И тут Стукоток ему выдал. Обоим нам выдал.
Все началось с того, что старшему лейтенанту Стукотку поступил сигнал. Телефонный и, как чаще всего бывает, анонимный. Старушечий голос, дрожащий от восторженного ужаса, сообщил, что обнаружен «труп мертвого человека». Возле детской карусели лежит. Ой, а крови-то, крови!.. Чертыхаясь, Стукоток вылез из ванны, где отмокал после многочасовой возни по спасению беспризорников (отравились в подвале — утечка газа), и отправился по указанному адресу. День, видимо, проходил под знаком грязи. Погибший был не старым еще и даже довольно упитанным, но предельно нечистым бомжом. Кто-то расшиб ему голову камнем. Орудие убийства валялось тут же. Банальная история — грохнули свои же. Не поделили чего-нибудь. И убийцу местные клошары скорее всего заложат в течение ближайших дней. Поджидая труповозку и криминалистов, Стукоток занимался обычными в таких случаях скучными делами: высматривал возможных свидетелей (окна, скамейки, гаражи), прикидывал детали для отчета (положение и расположение трупа, время вызова) и т. д. И все бы хорошо, да что-то было нехорошо. Что-то было не так, неправильно. Стукоток достал фонарик и осветил рану. Затем камень. Затем снова рану. Или у него появились зрительные галлюцинации, или одно из двух. Кроме мозговой ткани, частиц кожи, волос и крови — как в ране, так и на орудии убийства — присутствовало еще кое-что. Зеленовато-серебристые включения странной природы. Он опустился на колени и обстоятельно изучил камень (от покойника слишком уж смердело) через лупу. Это смахивало на мох или плесень. Стукоток определенно рассмотрел несколько волосков. Гниль, выросшая на живом мозге? Фантастика какая-то. Конечно, чьим внутренностям и разлагаться заживо, как не бичевским, и все-таки… Будь он обычным участковым, плюнул бы и забыл. Однако служение Когорте учит обращать внимание именно на проявления аномального в реальной жизни. Стукоток немедленно поставил в известность кого следовало.
И не напрасно. Осмотр убитого в специализированном центре (каким путем он туда перекочевал, не Стукотка дело) выявило следующее. Всю поверхность мозга бродяжки покрывал слой своеобразной «грибницы». (Я гулко сглотнул, сердце пропустило удар и забилось в бешеном ритме.) Паутина гифов, ветвясь, пронизывала кору и где-то глубоко внутри (специальное название зоны мозга Стукоток просто не запомнил) срасталась в довольно плотный узелок размером с крупный лесной орех. Осторожное вскрытие узелка выявило наличие «зерна» крайне сложной структуры. Выглядело «зерно» как перламутровая двояковыпуклая линза, сформированная из тех же гифов и опушенная восемью сотнями подвижных лучиков-ресничек. Этакое солнышко анфас. Серенькое, весьма твердое и сопливенькое солнышко. Крепенькая такая крошечная пакость.
Точь-в-точь прототип широко рекламируемого в последнее время чудо-процессора «Гугол».
Лично Стукоток путем оперативных розыскных мероприятий выяснил, что погибший бомж некоторое время назад бесследно исчез, а по возвращении частенько с таинственным видом рассказывал о каком-то необычном «лагере», где провел зиму. Дескать, там его кормили и холили. Безболезненно подлечили зубы, простату и печень. Работать почти не заставляли. Однако и свободы не давали. Стоило наступить теплым денькам, он оттуда с большими приключениями бежал. Местоположение лагеря покойник открывать не желал. Ни при каких условиях.
