— Да мне не привыкать, — с великолепным небрежением сказал Убеев. — Я, надо вам знать, еще на острове Даманском в марте шестьдесят девятого этих ребяток — что желтых двуногих, что рыжих усатых — очень славно к ногтю брал. С группой товарищей и парочкой дрессированных уссурийских тигров. — Он сделал мечом красивый выпад и положил его плашмя на плечо. — Только кишки брызгали.
— Круто! — тявкнул бес, принимаясь за чистку другого уха. — А повод?
— Повод известный, — терпеливо пояснил Убеев. — У КНР территориальные претензии к Советскому Союзу возникли. Пришлось их немного порешать.
— И как, наподдали мы супостатам?
Я бросил на беса подозрительный взгляд. И это наш прославленный знаток истории? Издевается, что ли? Жерар заметил мое недоумение, тайком подмигнул и сделал жест, истолкованный мною как: «Слушай внимательней, будет интересно». Ага, самое время сейчас сказкам внимать. Я неодобрительно поморщился.
— Спрашиваешь…— с гордостью ответил Убеев. Он всецело погрузился в воспоминания о героическом прошлом, и наша пантомима ускользнула от его внимания. — Ввалили горячего по самое «не балуйся»! У меня, например, отрезанных хвостов оборотней одиннадцать штук к первому апреля набралось. Лучшая коллекция среди рядового состава. Помню, особым шиком считалось эти самые хвосты к спальнику пришивать, наподобие бахромы. На время сна подогнешь их под низ — и мягче и теплей. Х-хе… А всего нас в специальном отделении по отлову зверей-шпионов — это где я службу проходил — девять рыл было. Все сержанты да старшины, один другого удалей. Плюс командир, капитан Штольц. Кстати, отец нашего губернатора. Так тот вообще монстр! Вот и считай. Про Мусю с Барсиком я и не говорю. Кушали свежатинки от пуза, черти полосатые. Один только Слава Запашный, их дрессировщик — ну, тот, что сейчас в цирке блистает, — все сокрушался. Дескать, весна, линяют зверьки. Ему, понимаешь, шубу лисью построить здорово охота было. Себе и бабе своей. Да, доброе было времечко… Ну, не одни мы тогда на Уссури геройствовали, конечно. И регулярные войска руку приложили. Только Даманский все равно Китаю отошел.
— Что так?
— Политика.
— Жалко, — сказал Жерар.
— А, чего там…— махнул сигаретой Убеев. — Дела давно минувших дней. Прожито и пережито. Вот каску мне по-настоящему жалко, это да! — Он грустно вздохнул, качая головой. — Другой такой в мире нету. На «Дайнизи» по спецзаказу изготовляли. Эксклюзивный дизайн. Титан, поликарбон, все дела. Недетских бабок стоила…— Он повернулся ко мне: — Пойдем, вредитель, хоть сапог вызволим.
Заявив, что бешеному шакалу хвост рубят по самые уши, а оставлять за спиной недобитого противника — крайний идиотизм, Железный Хромец перезарядил пистолет, приладил тесак на бедро, взгромоздился на мотоцикл и умчался прочь. Вершить расправу над братцами-горошками в замшевых пиджаках. Бес изъявил горячее желание отбыть вместе с ним (корректировать огонь, как он выразился), и я остался во дворе один. На прощание мне был дан совет дожидаться их возвращения именно здесь. Основание: так будет для меня безопасней всего.
— Почему? — спросил я. Ответ поражал лаконизмом:
— Потому.
«Отморозки!» — подумал я, проводив их взглядом, после чего, терзаемый невнятным чувством, в котором смешались облегчение, зависть, ревность, обида и многое другое, отправился бродить по двору. Без определенной, впрочем, цели.
(То есть цель, конечно, была. Вполне конкретная. Любым способом преодолеть отчаянное желание извлечь на свет божий прихваченное у девчонок зеркальце и хорошенько его рассмотреть. Заглянуть хоть одним глазком — чародейное или обычная копия? Точно почуяв мои колебания, зеркальце как-то враз потяжелело и съехало к переду. Кое-какие остатки здравого смысла еще во мне присутствовали. Я поправил карман, шутливо сказал: «Эй, смирно там» — и тотчас смущенно поежился. Действие, особенно вкупе со словами, получилось на редкость двусмысленным.)
Прежде всего я сунул нос под пленку, которой был обтянут реставрируемый дом. Затем вымыл руки и лицо чистой дождевой водой, скопившейся на крышке металлической бочки (не все их разметал лис-переросток). Тщательно протер полой футболки стекла очков, отряхнул с одежды налипший сор и цементную пыль. Опасливо поковырял темное пятно, оставшееся на месте гибели оборотня. Оказалось, обычный шлак. Неподалеку я, к своему удивлению, наткнулся на прощальный привет господина Хуана — метровый рыжий хвост с игривым беленьким пушком на конце. К сожалению, из другого конца, уродуя всю картину, торчали розоватые червячки оборванных жил и деформированная фарфоровая головка хряща. Пахло от хвоста преотвратно — отсыревшим и начавшим разлагаться черносливом. Затаив дыхание, я поддел его прутиком и выложил на штабель бетонных плит. Обдует ветерком, и будет Убееву в коллекцию двенадцатый трофей.
Внезапно навалилась усталость. Выстроив из дощечки и двух кирпичей скамеечку, я уселся на нее и крепко задумался. Интересная у меня жизнь пошла. Насыщенная. Уж насколько, казалось бы, привык я к тому, что у обычных людей считается чудесами, а нет-нет да и проскакивала дурацкая мыслишка, что вокруг не реальность, а какая-то жуткая фантасмагория. Этакий жесткий хеппенинг в постановке явившегося с того света Альфреда Хичкока, со сценарием которого меня никто не ознакомил, истинную роль подавно не объяснили, зато взнуздать да шенкелей дать — все и каждый горазды. Желающие покомандовать в очередь за режиссерским матюгальником становятся. Возьмись считать, так, того и гляди, собьешься. Шеф (кстати, стоит ли сейчас его так называть?), кракены, заручившиеся поддержкой жирного пугала Жухрая. Бес. Стукоток. Рыжеволосая щучка. Существо, принятое мною за Аннушку. Китайцы. Сейчас Железный Хромец инициативу перехватил. Так ли, иначе ли, зависимость от чужой воли налицо. Полная и, боюсь, безнадежная. Много ли мне за последний месяц довелось своим умом жить? Я шел, а чаше бежал, куда подталкивали; влезал, во что велели. Выполнял массу малопонятных, а случалось, и непристойных телодвижений. Однако куда бы меня ни волокло, куда ни швыряло, в итоге с редкостным постоянством возникали передо мной две вещи: прототип «Гугола» и содержимое подземного сейфа «Скарапеи». Точно раскрашенные в разные цвета полюса одного магнита перед какой-нибудь железкой. Если бы не кровища, которая щедро лилась мне под ноги, могло создаться впечатление, что «режиссерский ансамбль», манипулирующий этим чертовым магнитом, действует заодно. Имея в соображении какую-то неведомую мне пока ВЕЛИКУЮ ЦЕЛЬ. Предположим, инициировать во мне Мессию. Избранника.
Я невольно усмехнулся. Эк меня разобрало! Перенапрягся мальчик, факт. Это надо додуматься — Мессия… Да для того, кто коротает время на самодельной лавочке среди груд щебенки, бочек с краской, поддонов с кирпичом, существует полным-полно других имен. И часть из них, возможно, уже очень скоро сообщит мне сторож, охраняющий стройматериалы. Когда нагрянет ближе к ночи (мало-помалу вечерело, было уже около семи) и загорится желанием спросить с кого-нибудь за учиненный оборотнем и отчасти Убеевым беспорядок.
Мысль о скором явлении сторожа, наверняка грубияна и матерщинника, вооруженного двустволкой с дробью-нулевкой или крупной каменной солью в патронах, оказалась на редкость настырной. Она вымела под метелочку красивые умозаключения о хеппенингах. Растолкала локтями подвижнические раздумья о мессианстве и избранничестве. И прочно укоренилась на фундаменте бессловесной, смещенной к копчику сонмами мурашек тревоги.
