– Да вам и здесь помогут. Подумаешь, собачий укус, – успокаивающе отозвался кто-то.
– «Подумаешь?!» А если она бешеная? – взревел первый голос.
– Вы же сами сказали «собачья свадьба»? Думаете, взбесившаяся псина решила напоследок жениться?
– Очень смешно! Со здоровьем не шутят! Все отдам за здоровье! Вы слышите? Все!
– Вот и замечательно! Вам сделают укол. Если потребуется, госпитализируют! Расстегивайте ремень! Оля, как обычно! Следующий!
Когда Буслаев провел Багрова в кабинет, покусанного «Жирафыча» было уже не видно. Его отволокли за ширму, где тот звенел ремнем, стонал, называл медсестру садисткой и отправлял ее доучиваться в ветеринарное училище.
Хирург оказался веселый, рыжий, подмигивающий. Усадив пострадавшего на стул, он деловито и бережно ощупал пальцами ушиб.
– Так… смещение… гематома… тошнит? Голова кружится? Ясно! При каких обстоятельствах была получена травма?
– А это еще зачем? – подозрительно спросил Матвей.
– Подсудное дело. Если авария, нападение или драка – снимут показания. Так кто тебя?
Багров мстительно покосился на Мефа. Тот внимательно разглядывал люстру, делая вид, что ему все равно.
– Об стул ударился, – ответил тот после паузы.
Хирург присвистнул.
– Хорошенький стул! Эдак наискось, со смещением. Так что, пишем стул?
– Стул! – упрямо повторил Багров.
Веселый хирург вздохнул, вопросительно посмотрел на сопровождающего и большим пальцем энергично поскреб лоб.
– Топайте на рентген. Надо убедиться, не треснула ли черепушка.
Выходя в коридор, Буслаев слышал, как хирург сказал медсестре:
– Ишь ты, стул им… Оля, пиши: «Поскользнулся в ванной на мокром кафеле»! Написала? Задачка на засыпку! С балкона пятого этажа летит старушка весом в шестьдесят килограммов. Ты проходишь мимо. Надо ли ее ловить или лучше отбежать в сторону?
Меф протянул Матвееву руку.
– Спасибо, – шепнул он.
Тот задумчиво посмотрел на его ладонь, как на что-то не совсем понятное. Потом пожал Мефодию руку.
– Смотри только Ирке не говори! – предупредил он.
Тяжелая металлическая дверь закрылась за ним.
Трещины не оказалось, но голова неожиданно закружилась так сильно, что, выходя из рентгена, он не сообразил, куда идти, и грудью опрокинул защитный экран. Хотя Матвей твердил, что это ерунда, и кидался поднимать экран, медики засуетились, забегали и на лифте подняли его в отделение. Знакомая ржавая каталка скрипела и ныла, жалуясь на жизнь уже под Багровым.
Где-то рядом мелькало участливо-виноватое лицо Мефа, лезшего с какими-то вопросами, но в отделение того не пустили и велели приходить завтра. Матвей смотрел на Буслаева отрешенно. Ему было все равно.
Багров лежал на спине. В палате было жарко. Бившее в окно солнце нагревало линолеум и резало единственный незакрывшийся глаз. Он набросил на лицо полотенце, выключил телефон и заставил себя заснуть.
Он не знал, сколько проспал, и понятия не имел, что заставило его проснуться. Матвей осторожно повернул голову, заставив полотенце провиснуть, и увидел короткий хирургический халат. Неизвестный стоял спиной, не обращая на него внимания. Из зеленых, входивших в хирургическую форму, брючек подозрительно торчали босые пятки, оставлявшие на светлом линолеуме странные следы. Матвей, которому совершенно, прямо-таки абсолютно, не нравились эти пятки, хотел привстать, но голова закружилась, и его откинуло на подушку. Он ощутил слабость, да такую, словно на него навалили огромный мешок с мукой. Мог только смотреть, дышать и, пожалуй, все.
С усилием отлепляя ноги от нагревшегося пола, неизвестный направился к соседней кровати. Когда Матвей засыпал, кровать была пустой, а теперь там помещался тот самый укушенный директор, вполне румяный и даже уткнувшийся в газетку.
Зеленый халат настойчиво кашлянул, и газетка обреченно провисла, как лишившийся ветра парус.
– Да? – вопросительно отозвался йогурт «Жирафыч».
– Не «да», а доктор медицинских наук, профессор Хламович! Вы тут с собачкой кусались? – строго одернул его зеленый халат.
– Да, я, но… – пугливо начал укушенный.
Профессор нетерпеливо дрыгнул ножкой.
– Нокать будете дома! А пока поднимите маечку, сахарный вы мой!
Тот покорно задрал майку, обнажив живот, похожий на сдобную булку. Хламович наклонился, некоторое время неодобрительно изучал пупок, затем отступил и неожиданно ткнул директора согнутым пальцем в солнечное сплетение.
– Ай! – вскрикнул «йогурт».
– Це-це-це! – строго сказал профессор и пальцем ткнул его в печень.
– Ай!
Зеленый халат помрачнел.
– Что, и тут болит? А тут? – спросил он, щипая директора за шею у адамова яблока.
Пациент тихо охнул. Профессор сурово сложил руки на груди и велел тому опустить майку.
– Все плохо, да? – простонал директор, ослабевшими руками дергая майку.
– Почему же сразу плохо? – удивился Хламович. – Что за гнилой пессимизм? Современная медицина творит, как говорится, чудеса! Кстати, вы помните телефоны близких родственников?
Лицо «йогурта» посинело.
– З-зачем?
– Да ни за чем, дорогой вы мой и бесценный! Просто, знаете ли, на всякий случай! У такого хорошего человека и родственники, как говорится, хорошие, славные люди!
– Профессор! Умоляю: скажите правду!
– Це-це-це… Переведем вас в другое отделение, сделаем кое-какие анализы!
– Профессор! Я настаиваю! Я способен ее выдержать!
– Це-це-це… Случай, будем говорить, неоднозначный. Заражение слюной, скажем так, собаки. Инфекция стремительно распространяется по всему, не побоюсь этого слова, организму.
Пациент захрипел.
– Это конец! Да, доктор?
– Я этого не говорил. Вы сами себе все сказали! Вы меня понимаете?
Укушенный комкал простыню, пытаясь дотянуться до профессорского рукава.
– Любые деньги! Не можем же мы просто так сидеть и смотреть! Что вы предлагаете?
– Це-це-це… А что вы, будем говорить, предлагаете? – склонив головку набок, быстро спросил Хламович.
В глазах пациента засветилась надежда.
– Ничего не пожалею! Пусть меня переведут в ЦКБ! Отправят за границу!
– Перевод – штука, не побоюсь этого слова, хорошая! Но в запасе у вас час, максимум два… Потом лимфоузлы, будем говорить, пропоют отходную… Це-це-це…
В глубокой задумчивости профессор погрузил пальцы в карман халата, порылся там и извлек круглую желтую таблеточку. Подержал в руках, вздохнул и снова упрятал в карман.
