Подьячему Басарге Леонтьеву тоже грех было жаловаться на жизнь. Под руководством старосты усадьбу ему крестьяне отгрохали такую солидную, что сам бы он на подобную роскошь не решился. Матрена, правда, остаться в ней приживалкой отказалась наотрез, но позволила построить себе дом близ заимки Корбала, аккурат на полпути между усадьбой и монастырем. Здесь и торговля у нее шла неплохо, ибо паломники постоянно мимо проходили, и боярин волей-неволей постоянно рядом проезжал… И через полтора года книжница рассказала соседям, что кто-то подбросил к ней на порог новорожденную девочку.
Раз в полгода боярин Леонтьев ездил на две-три недели в Москву, с отчетом о делах монастырских, и еще одним – лично для царственной четы, пил с друзьями братчину, а вечерами встречал княжну Мирославу, приносившую из дворца те или иные известия.
Менять что-либо в сложившейся жизни ему совершенно не хотелось.
Царь Иоанн и царица Анастасия жили в любви и согласии, и любовь эта осеняла благостью, покоем и благополучием все подвластные им земли. Вдохнув свободы полной грудью, страна строилась и богатела, осваивала новые земли, училась, благо стараниями царской типографии нужные книги имелись в каждом монастыре и каждой церкви. И никто ни во дворцах, ни в крестьянских избах не предчувствовал назревающей беды.
Крест кравчих
День великомученика Евпла
[22]
начался для Басарги и его холопов так же, как всегда: после завтрака он выгнал всех на просторный двор усадьбы, поставил в три ряда и заставил выполнять упражнения с тяжелыми оглоблями вместо копий. Сам боярин Леонтьев предпочитал тренироваться с Тришкой-Платошкой, который за минувшие годы неплохо научился фехтованию на всех видах оружия. Остальные холопы подобного опыта еще не набрались и партнерами были слабыми. Разве если вдесятером на него одного накидывались.
На московских пирушках побратимы немало хвалили учение немецкого мечника, которое не раз выручало их в сечах, – и потому, потихоньку набирая в закуп одного холопа за другим, боярин Леонтьев первым делом ставил их не на работы по двору или в скипидарной смолокурне – а заставлял зубрить и зубрить позиции, учить удары из уже совершенно разлохмаченного «Готского кодекса».
Земля, пожалованная государем подьячему, почти не имела пашни. Только тони, заводи да леса. И семнадцать крохотных деревенек по три-четыре двора в каждой. Ловы Басарга просил сам – и жестоко на сем ошибся. Снасти, стоящие на Леди и Ваге, дохода почти не приносили. Во всех селениях Заволочья рыбы было столько, что ею не торговали вообще. Разве особо вкусной и красивой: крупными осетрами или белугами по три-четыре пуда весом, которых на пиру не стыдно целиком запеченными на блюде вынести и на стол водрузить. Но зато леса в избытке давали поташ, клей, скипидар, деготь, смолу – товар дорогой и архангельскими купцами постоянно востребованный. Так что доходов подьячего вполне хватало на содержание двух десятков воинов со всем вооружением. Хотя набрал он покамест всего десятерых, не считая привычного, как разношенная обувь, тощего и хитрого Платона.
Примерно до полудня холопы учились рубить и колоть, перед обедом Басарга поставил их в плотный ряд и стал тренировать ломать строй копейщиков способом «подныривания»: когда воин ловит направленные в него пики на щит, поднимает вверх и проскакивает под них, нанося разящие удары коротким клинком в упор. Это была самая веселая из всех тренировок, хотя и заканчивалась синяками: бить тупыми слегами и короткими сучками разрешалось всерьез, дабы никто не расслаблялся. Басарга участвовал в учении наравне со всеми: и в строю стоял, и атаковал в очередь со слугами.
– Хозяин, смотри! – в самый разгар схватки внезапно закричал Платон, указывая на ворота.
Там, тяжело дыша, привалился к калитке боярин Булданин.
– Илья, откуда?! – кинулся к нему Басарга. – Ты ранен?
– Нет, – перевел дух тот и быстро перебрался на ближайшую лавочку.
– Воды боярину! – закричал Платон.
– Пива! – поправил его нежданный гость.
– Так откуда ты здесь, побратим, почему? – присел перед ним подьячий.
– Потому что самый легкий, – выдохнул Илья Булданин. – Царицу Анастасию две недели назад отравили!
– Горе-то какое… – искренне вздохнул подьячий и перекрестился: – Пусть земля будет ей пу… – Он запнулся, начиная понимать истинный смысл известия: – Подожди, как так отравили?!
– Пожар в Москве случился. В Коломенское перевезли, там и преставилась… – Гонец перевел дух. – Ослабела внезапно, да и сгорела стремительно. Почивать легла и не проснулась. Все сказывают, токмо от яда так быть возможно
[23]
. Молодая же она еще совсем, четвертый десяток не разменяла!
– Что с Мирославой, сказывай?! – затряс друга за плечи Басарга. – Она в тюрьме? Казнили? Пытают? Что с кравчей?!
– Да не знаю я! – отмахнулся боярин. – Как только известие пришло, к тебе сразу помчался! С рыбаками вместе на веслах сидел, дабы быстрее добраться… С побратимами так уговорились: коли известия появятся, Тимофей встречь нам поплывет, на Сухони вымпелом встречать будет. Софоний же новости дворцовые узнавать останется.
– Держи, боярин, – наконец прибежал с большой глиняной крынкой Платон.
– О-о, наконец-то, – припал к холодному, из погреба, напитку гость.
– Вели струг мой немедля к поездке снаряжать! – приказал холопу Басарга. – Оружие и припасы съестные на три недели клади. Четырех гребцов крепких выбери. Беги!
Наскоро перекусив, бояре с холопами погрузились на струг, весла вспенили воду, разгоняя судно вниз по течению. Боярин Булданин спустился в каюту и мертво упал на лавку, Басарга же остался наверху, подгоняя гребцов.
По извилистой и местами совсем узкой Леди путники спустились на веслах, на широкой Ваге Тришка-Платошка поднял паруса, которые заметно добавили скорости, но холопы все равно продолжали грести, позволяя каждый час выиграть лишних одну-две версты пути.
Поднятое над палаткой копье с кисточкой из беличьих хвостов они увидели на берегу верстах в трех выше Устюга, с ходу выскочили на берег возле небольшой плоскодонки. Басарга спрыгнул на песок, обнял могучего боярина Заболоцкого, сразу спросил:
– Что с ней?
– В Москву не плыви, она в Горицкий монастырь удалилась, – предупредил Тимофей.
– Спасибо тебе, друже. – Подьячий, развернувшись, сам столкнул струг на глубину, запрыгнул на нос, скомандовал: – Весла на воду! Вперед! А-а, мухи сонные… Илья, подсобишь?
Прогнав первую пару гребцов, бояре сели на их место, борясь со встречным течением. Работать самому, вкладывая в гребки всю свою силу, было лучшим способом справиться с беспокойством и заглушить тревогу. Когда валишься потом на лавку в полном беспамятстве – никаких мыслей в голове уже нет.
