– Услышал я недавно, бояре, что вы братчину сидельцев Арской башни учинили. – Гость, похоже, был сыт и обошелся только хмельным медом. – Вот и подумалось мне: так ведь и я тоже в ней сидел! Тоже, стало быть, со всех сторон под определение сие подхожу. Ну так что, примете меня в братчину свою, други?
Побратимы переглянулись:
– И то верно… Наш, сиделец!
И лишь Басарга, еще не такой хмельной и веселый, возразил:
– По месту ли нам такое уважение? Каков ты, боярин, а кто мы? Дети боярские, младшие все по родам.
– Нам ли местами чиниться, бояре? – удивился Андрей Басманов. – Одному государю служим, в одни походы ходим, вместе кровь свою проливаем. По совести, все мы и без того братья кровные, ибо давно и не раз ее в сечах смешали.
– И то верно! – взялся за кружку боярин Булданин. – За храбреца воеводу Басманова выпить должны!
– Братчину наполнить не сможем, – тихо произнес Софоний Зорин. – Мне ее уже, чую, не поднять.
– Так можно и не сегодня, – предложил боярин Заболоцкий. – Уж коли братчину затевать, то с нового стола, а не просто по кругу напоследок пускать.
– Такой побратим для нас великой честью будет, – торопливо дожевав мясо, кивнул Басарга. – Мне тоже, друже, налей.
– Славна судьба, что вместе нас всех свела, удальцы русские! – кивнул боярин Басманов.
Дверь затряслась, распахнулась. Внутрь вошел рында в хорошо узнаваемом белом кафтане с каракулевой оторочкой, стряхнул с плеч снег.
– Случилось что? – отставив кружку, поднялся боярин Андрей. – Как же ты меня здесь нашел?
– К боярину Леонтьеву Басарге послан, – ответил ему служивый. – Это кто будет?
Подьячий поднялся. Рында достал из-за пазухи небольшой образок, протянул:
– Велено передать: «Как поступать с сим, сам знаешь».
– Понятно… – принял подьячий иконку. – Ты это, боярин… К столу садись, преломи хлеб с нами, вина испей.
– Не могу, служивые, к государю возвертаться надобно.
– Ну, так хоть вина выпей! – Тимофей Заболоцкий поднялся и самолично снял со стены один из висящих там ковшей, наполнил петерсеменой
[27]
.
– Учуять Иван Васильевич может… – заколебался гонец, но корец все-таки принял: – Ваше здоровье, бояре!
Он осушил все до глотка и даже по обычаю ковш перевернул, демонстрируя, что ни капли не осталось. Потом положил на стол, низко поклонился и вышел.
Басарга под общими взглядами заныкал посылку за пазуху.
– Я знаю, боярин, ты к государю не просто вхож, ты ему близок, – подставив кружку боярину Илье, сказал Андрей Басманов. – Тебе он доверяет. Хоть ты ему скажи, что люд служивый по справедливости истосковался. В Церкви нашей православной игуменов и иерархов собранием общим по уму, а не по родовитости выбирают, оттого сильна она и богата. В уездах и городах наших земство старост по уму, а не по родовитости избирает, и оттого богатеет земля наша и силу набирает. Сам Иоанн жену тоже не по родовитости, по стати и уму выбрал. Так отчего же в службе царской не по достоинству, а по роду бояр судят?
– Разве у государя нашего не достойные награждаются и возвышаются, боярин? – вскинул брови Басарга. – Ты ведь за удаль, не по роду славу имаешь? Дьяк Вяземский разве родовит? Однако печать государеву именно он носит.
– А приказ Разрядный на что тогда нужен? Он же не подвиги запоминает, он местнические споры ведет. Кто родился раньше, кто по деду славнее выходит. Разве воин мудрый и храбрый должен дураку подчиняться? Даже если у того прадед дьяком хорошим оказался? Вот, на князя Курбского посмотри. Рази воевода сей хоть одну победу одержал? Хоть большую, хоть малую? Окромя беготни да крови пустой, за ним ничего нету. Так почему Семен Микулинский
[28]
его слушать обязан, а не наоборот? Князь Курбский, вон, ядом брызжет, что ратей ему больших не дают, что дьяком не жалуют. А с какой стати? Токмо потому, что он Рюрикович?
Дверь в дом снова распахнулась, внутрь вошла женщина в душегрейке, укутанная в несколько платков и пухлая от нескольких юбок. Ее красное от мороза лицо утонуло в тряпье, и потому подьячий не сразу узнал в замерзшей нищенке Варвару, няньку княжны Мирославы.
– Тришка!!! – громко крикнул враз похолодевший Басарга. – Накормить, напоить, спать уложить!
Боярин Басманов оглянулся на бабу, покосился на подьячего с явным недоумением.
– Сам отчего этого не скажешь, боярин? – кивнул ему Басарга. – Ты ведь тоже к государю вхож, друг ему близкий.
– Я сказываю, друже, – поморщился гость. – Да токмо не верит он. Мыслит, себе я возвышения ищу. Жажду Рюриковичей с мест кормленых столкнуть, да под себя подмять. Я же, други, не о себе, я о честных витязях пекусь. О сыновьях младших, кои умом и храбростью блещут, да происхождением похвастаться не могут. О тех, кто тяготы выше прочих несет, да награды не получает. Кто славы наивысшей достоин, да из-за прапрадедов чужих ее лишается. О сем повторять надобно Иоанну Васильевичу неустанно и из разных уст. Ибо слова одного слуги – это слова слуги. Слова слуг многих – это уже их воля.
– Служить государю нашему великая честь! – спешно вмешался в разговор Софоний Зорин. – Давайте же выпьем за мудрость его и здоровие крепкое! Долгие лета государю!
– Долгие лета! – подхватили остальные бояре.
Боярин Басманов с чашей своей немного задержался, после чего осенил себя знамением и выпил. Видать, понял: намек на то, что царю тоже можно волю навязать, изменой попахивает. Сболтнул лишнего. Вовремя остановили.
И больше гость этой опасной темы уже не касался.
Пирушки – даже начатые как небольшие посиделки – имеют свойство не заканчиваться допоздна. И эта не стала исключением. Хорошо хоть, храбрый боярин Андрей Басманов в трапезной не заснул, домой отправился. Басарга к этому времени тоже вовсю клевал носом, однако после ухода гостя первым делом поднялся наверх, в указанную Платоном светелку, присел на край постели.
Женщина, еще до того, как к ней притронулись, резко села, отползла, поддернула одеяло и рявкнула:
– А ну, не тронь, заору!
– Нужна ты мне, дура! – не выдержав, выругался Басарга. – Сказывай лучше, что с Мирославой? Ты же не просто так примчалась?
Нянька, не забывая прикрываться, подобралась вплотную к нему и прошептала в самое ухо:
– В положении она ходит. – Отпрянула, перекрестилась, закачала головой: – Позор-то какой, батюшка… Послушница да из девок – и вдруг брюхатая оказалась. Сты-ыд… Скоро, мыслю, ужо и со стороны заметно будет.
