* * *
Открыв дверь, Катерина проковыляла в номер, заползла на постель и встала там на четвереньках, расставив ноги и уткнувшись лбом в подушку:
– Ой, мама… Два часа позора, и мы дома… Какой дурак придумал эти мотоциклы? У меня мозоль на заднице, ноги не сводятся и не разгибаются, и штукатурка из пыли на всей морде до пяток включительно. И это я еще не видела своих волос!
– А по-моему, очень удобно, – ухмыльнулся Евгений. – До самой сосны удалось пробраться и назад легко выехать. К машине сундук пришлось бы на горбу тащить. А тут в коляску прямо на месте забросили – и вуаля!
– А-а-а… – простонала девушка. – Я навсегда останусь скрюченной и раскоряченной. А моя попа больше никогда не ощутит ничьих прикосновений.
– А какой восторг ты вызывала у водителей! Тебе бибикала каждая вторая машина.
– Видео с идиоткой, которая ездит на трехколесном мотоцикле в платье за пятьсот евро, наверняка уже выложено на ютуб. С пометкой: дура, продай платье – купи машину.
– Да ладно тебе, Катенька. Никаких не пятьсот, а всего за полтораста.
– Твой мопед все равно дешевле, – опять застонала она. – Я знаю, зачем ты это сделал! Ты хочешь, чтобы я уехала на поезде и оставила весь клад тебе. Сколько мы сегодня проехали?
– Двести километров.
– О-о-о… А сколько до Москвы?
– Тысяча.
– А-а-а-а! – Девушка издала стон издыхающего лебедя. – Я согласна, давай продадим платье.
– Хоть два. Машины тут все равно не продаются. Я вчера весь день на поиски убил.
– Ты маньяк и садист… – Она зашевелилась, с трудом поднялась, забрела в душ, и оттуда раздался новый вопль: – А-а-а!!! Мое платье!
– Чего случилось? – крикнул Женя.
– Оно же все загажено! Оно больше не черное, оно серое! Ёкарный бабай, его придется стирать. И чулки. Ёшкин кот! И все остальное тоже… Чего ты ржешь? – услышала смех молодого человека Катя. – Ты сам на мумию древнеегипетскую смахиваешь. Которую только что в сугробе… тьфу, в бархане раскопали! Иди, спустись к администратору, спроси, нет ли у них стиральной машины? И халат попроси.
– Ты чего, стала меня стесняться?
– Халат для тебя, олух царя небесного! В чем ты всю нашу одежду в стирку понесешь?
Девушка была права. Несколько километров грунтовки, которые пришлось преодолеть на пути к озеру, отложили на мотоциклистах равномерный серый слой миллиметра в два толщиной. К тому же еще и въевшийся в кожу.
Однако, где здесь найти другой транспорт, Женя себе не представлял. Не такси же вызывать! А в поезд или в автобус с кованым доисторическим сундуком… Намучаешься еще хуже, чем на мотоцикле до Москвы.
– Так ты со мной поедешь или на поезде? – громко спросил Леонтьев.
– А ты почему спрашиваешь? – выглянула Катерина, капнув на пол пеной с волос.
– Да вот, думаю… Может, купить костюм непродуваемый?
– Так это было правдой! – Она снова исчезла в душевой. – Ты хочешь меня сбагрить! Пытаешь нечеловеческими муками, обдуваешь нечеловеческой грязью. И задаешь нечеловеческие вопросы.
– Чем тебе не понравился мой вопрос?
– Тем, что на него нужно отвечать! А мне и на поезд хочется, и тебя отпускать стремно… – Катя вышла из душа. На удивление – завернувшись в полотенце. – Даже и не знаю.
– Чего ты боишься? Мы же еще монастырями Усть-Вымским и Верхнетурским не занимались. В которые школа во время Смуты эмигрировала. Мне без тебя с ними не разобраться.
– В Сыктывкар на мотоцикле? О-о… – Она делано схватилась за сердце, закрыла глаза и плашмя рухнула на постель. Чуть полежала и приоткрыла глаз: – Ты за халатом-то топай, не отвлекайся. Даже чтобы просто сходить в магазин, нам все равно нужна чистая одежда.
– Она до завтра не высохнет.
– Упс, – развела руками Катя. – Похоже, завтра мы проведем свой день голыми в постели. Но насколько я тебя знаю, развлекаться станем лишь просмотром телевизора. Топай в душ, от тебя пахнет цементовозом.
* * *
Перед глазами долго раскачивались бурые волны, потом они посветлели, а потом боярин увидел небо. Небо поворачивалось из стороны в сторону, приближалось и удалялось. И было в этом что-то настолько знакомое, что Басарга одними губами позвал:
– Мирослава…
– Очнулся! – громко закричали над ухом, качка прекратилась, он увидел склонившихся бояр Софония и Тимофея: – Ты как, друже? Как чувствуешь? Чего хочешь? Скажи что-нибудь!
– Как? – выдохнул он.
– Не добил ты одного, – ответил боярин Зорин. – Он тебя сзади топором саданул. И броню пробил, и поддоспешник. Ребра тоже, сказывают, переломаны. Дырку знахарка одна прямо там на месте зашила, пока в беспамятстве лежал. Ну, и еще кое-что тебе наломали и порезали. Но то не сильно – срастется, заживет.
– Кто еще?
– Илью на рогатину накололи. Но дышит, не горячий даже. Холопов побили семерых, пятеро ранены. Иродов же мы три десятка на месте положили, и чуть менее смерды живыми повязали, хоть и пораненными. Путники помогли, что следом ехали. Они тебя и прочих раненых в Вологду и вывезли.
– Кто это был?
– А пес его знает, – пожал плечами боярин Зорин. – В Разрядном приказе выпытают. Мыслю, за неделю доберемся, там за них и возьмутся.
– Пить…
– Сейчас, друже, сейчас дам… – Софоний вытянул из-за пазухи флягу, выдернул пробку, поднес к его губам. – Теперь все хорошо будет. Раз очнулся – стало быть, на поправку идешь.
Басарга был ранен уже не впервые – однако на этот раз выздоровление происходило вовсе не так, как он ожидал. Оно тянулось неделя за неделей, словно смола за коснувшимся ее пальцем, оно дразнило светом за окном и свежим воздухом, но отказывалось вливаться в тело. Только на третьей неделе боярин, наконец, смог встать и пройтись по горнице. Еще через неделю – спуститься по лестнице. Еще через одну – Софоний, посоветовавшись с кем-то из лекарей, позволил ему сходить в баню, где они с Ильей бок о бок сидели на нижней полке, отогреваясь, а накопившуюся грязь с них смывали мочалками холопы.
Лишь в середине января Басарга окреп достаточно, чтобы предстать перед глазами государя.
– Гнев мой велик, боярин, – сообщил ему Иоанн, с силой сжимая подлокотники трона. – Святыни нет. Стало быть, и похода не будет. Еще год княжество Литовское станет терзать наше порубежье своими набегами.
– Виноват, государь, – склонил голову Басарга.
– Ведомо мне, витязь, сражался ты, ако лев, и едва живота не лишился, волю мою исполняя. Виновные татьбы, супротив тебя учиненной, найдены будут и наказаны. Языков много сотоварищи твои привезли. Хоть какой, да развяжется. Однако же приказы даются для того, чтобы исполнены были, боярин! – повысил голос Иоанн. – Доблесть ратная есть достоинство великое. Но одно поручение проваленное сотни и тысячи воинов погубить способно! По размышлении здравом, ты бы лучше для дела своего лишнюю сотню стрельцов прихватил. Не о том думай, что трусом назовут, а о том, что уж с ними точно никто не остановит. Ты понял меня, подьячий Басарга Леонтьев?